Все так же сотрясаясь от очередного приступа, мужчина, держась за стену дома, свернул в темный тупичок.
Раздался гром.
— «Нашли» — подумал мужчина.
Трясущейся рукой чужак достал из внутреннего кармана пальто пачку сигарет. Выудив ракового солдатика, мужчина ловко закинул его в рот и прикурил от молнии, ударившей прямо перед ним.
Столп белого света, по недоразумению явившийся после, а не перед оглушительным громовым ударом, взорвал и без того многострадальный асфальт. Раскаленные капли брызнули на кирпич и чью-то столь неудачно припаркованную машину. Видимо хозяину придется раскошелится на перекраску.
— Ты заставил меня побегать, — произнес высокорослый джентльмен, вышедший из молнии словно та была обычной дверью в какой-нибудь дешевый кабак. Высокий, на две головы выше чужака, он что-то придерживал у пояса. Толи тубус, толи трость. В такой темноте, разгоняемой лишь тлеющей сигареткой, сложно было разобрать даже собственные пальцы, не то что чью-то фигуру.
— Закончим, — прокряхтел чужак, сплевывая скопившуюся во рту кровь.
— Ты проиграл, — произнес джентльмен, поправляя вычурную шляпу котелок. Нет, мода на головные уборы бессмертна, но вот котелок — это уже слишком. Чужак ухмыльнулся. — Мы все равно добьемся своего. Ты лишь не более, чем помеха на пути нашего господина.
— Твоего, — прокряхтел чужак. — Твоего господина.
Повисла тишина. Её, впрочем, буквально разрывал все нарастающий гул, схожий с волной увеличивающегося цунами.
Люди включали маговизоры, судорожно водили пальцами по экранам смартфонов, просили включить погромче звук в кафе и слушали объявление о конце войны.
Кто-то кричал, иные смеялись, утирая слезы радости и считали дни, до возвращения родных; иные проклинали магов, большая часть которых вскоре вернется. Но, так или иначе, Маэрс-сити неожиданно для себя проснулся в этот темный час, освещая ночь мириадами электрических и неоновых огней.
Чужак поднял голову и подставил лицо каплям дождя.
Интересно, а как сейчас выглядит остров из глубин бесконечного космоса?
— Приготовься.
Уши прорезал металлический лязг. Сверкнуло лезвие длинного клинка.
Наверное, как чертова задница…
Раздался свист, а затем пришла очередная молния. Белый дракон сорвался с черных небес. Он, словно жадная до плоти любовница, обнял клинок, заставив сталь сиять ярче полярной звезды. Всего одно движение и меч вспорол плащ. Изогнутое лезвие, сотканное из искрящейся молнии, прошло дальше, разрезая кирпичную стену за спиной чужака и уходя куда-то к центру авеню, корежа машины и вспарывая дорожное полотно, словно то было лишь прохудившейся половой тряпкой.
На землю упала сигарета, которую, спустя мгновение, накрыла черная, фетровая шляпа.
Больше в тупике не было ничего и никого. Исчез высокий джентльмен, а вместо трупа и крови на асфальте лежала кучка пепла. Подул ветер и не стало и её.
Крики все нарастали.
Народ начал выбегать на улицы, не обращая внимания ни на грозу, ни на дождь. Крупные капли тарабанили по листовому железу, покрывшему крыши трущоб Хай-гардена. Молнии то и дело вонзались в громоотводы, а сам гром как-то «поскромнел» на фоне орущего людского моря.
Вдруг, неожиданно для всех, кто мог бы случайно заметить вспышки подчиненной стихии, из тьмы вышел третий человек. В его фигуре не наблюдалось ни единой черточки, за которую мог бы зацепиться взгляд и надежно запереть в памяти. Абсолютно обычная конституция, ничем не примечательная одежда. Только лицо, показавшееся в свете зажегшихся фонарей, удивляло и даже поражало какой-то детской наивностью и юношеской добротой.
Человек, встретивший этого мужчину, сам собой придумывал прозвище «Добряк», потому как иначе подобного джентльмена назвать было сложно.
Добряк, или как там его зовут на самом деле, нагнулся и поднял шляпу, с укором глянув на промокшую сигарету. Отряхнув головной убор от воды и грязи, он сделал шаг назад, растворяясь во тьме.
* * *
Закончив с бумажной волокитой, управительница небрежно подняла ребенка на руки, словно тот был кулем с одеждой, а не живым человечком.
Посыпая чехоточного, личинку человека, приют, район, город и бога самыми отборным ругательствами, женщина поднималась по трескучей лестнице. Еще в прошлом месяце девочка Элис сломала здесь ногу, но ступени менять не стали. Даже дыру не заделали.
С каждым пролетом брань становилась все красноречивей и отборней. Какой-нибудь ученый, возможно, сделал бы вывод о прямой зависимости количества пройденных метров и нецензурного словарного запаса. Впрочем, сама управительница сделала лишь один вывод — этот проклятый зеленоглазый мозгляк принесет ей немало бед.
Бывшая шлюха хоть и не верила в бога, зато верила в приметы. Появиться в такую мерзкую ночь, да еще и на руках чахоточного — подобной участи не очень-то и позавидуешь. Видимо сам факт того, что ребенку предстоит стать очередной сиротой Хай-гардена, не очень-то и волновал суеверную тетку.
Остановившись на четвертом этаже, покрасневшая хозяйка переложила ребенка на левую руку, правой стянула чепчик и принялась вытираться им, пользуя вместо платка.
Жирный пот оставлял не только неприятный запах, но и столь же пакостные отметины на и без того пожелтевшем предмете ночного туалета.
— Принесли же тебя черти на мою голову, — с отдышкой, буквально задыхаясь, прорычала мадам.
Ребенок, моргнув, не подал и виду, что его как-то задели прозвучавшие слова.
— Мерзкий ублюдок, — прошипела управительница.
Что ж, несмотря на необъятные габариты и трясущийся под ночнушкой жир, диапазону её голосовых способностей мог позавидовать иной лектор.
Шипя, причитая, рыча, цедя, сплевывая, гаркая, скрипя и даже шепча, она все же смогла добраться до инкубатора. Так работники «св. Фредерика» называли угол, где воспитанники жили до трех лет. Потом их разбрасывали по комнатам и переводили на другие этажи. Чем ниже — тем старше, а чем старше — тем озверелей.
Я вас не обману, сказав, что некоторая, не самая малая часть криминала Хай-гардена, некогда обиталась именно в этом приюте.
Малыш, кажется, даже не удивился очередному дверному скрипу. Но стоило только прозвучать первой ноте, как небольшая комнатушка, которую иные постеснялись бы пристроить под чулан, взорвалась гвалтом детского крика и писка.
Кто-то кричал потому что хотел есть, иные потому что их разбудили, а последние, как считала управительница, из вредности и за компанию.
Что ж, возможно она была права.
— Поганые отродья, — каркнула хозяйка.
Женщина, скривившись, сбросила с небольшого столика соски, бутылочки, пеленки и прочие атрибуты ухода за ребенком. Пока те падали на пол и куда-то резво укатывались, женщина с отвращением скинула новенького на столешницу, а потом ушла, громко хлопнув дверью.
