Стены, с прилипшими к ним кусками пола, торчащие арматуры, свисавшие змеями искрящие провода и вода, льющая в подвал-пещеру из покореженных труб.
Где-то вдалеке уже кричали сирены пожарных и полицейских машин. Такое происшествие не стану игнорировать даже в Хай-гардене.
— Грибовский? — окликнул Дум.
Ответом ему была лишь тишина, эхо от каменных обломков и шум падающей воды.
— Грибовский, мать твою за…
— Не трогай… мою… маму, — донеслось откуда-то из-под завалов в дальней части подвала.
— Ты там как?
— Жить… буду… но здесь… крайне… темно. Воздуха… дышать… не видно.
Алекс не стал разбираться шутил ли гвардеец или при взрыве защита Алекса дала слабину и эсперу нехило так прилетело по куполу.
В данный момент Дума куда больше заботило, как бы это странно ни звучало (особенно учитывая их последнюю встречу) благополучие гнома.
— Бромвурд? Эй! Броми?
— Тоже… живой, — прозвучало где-то совсем рядом. Алекс облегченно выдохнул. — только… ненадолго.
Глава 30
Черный маг, это не тот, кто сцепив зубы, поползет под свистом пуль, когда слева и справа взрываются бомбы, вперед, на передовую, чтобы упасть телом на колючую проволоку и перетащить через неё раненого товарища.
Или это из Марвелл?…
Впрочем, не важно.
Начнем хотя бы с того, что у Черного Мага не может быть товарища. Старик говорил молодому Алексу, что даже самому себе стоящий чародей тьмы (да, он как-то очень странно называл собратьев по цеху и самого себя заодно) не должен верить. А то мало ли чего привидится во время очередного загула по шлюхам с алкоголем и куревом.
Или это из биографии Алекса Дума?
Впрочем, не важно.
Важно то, что Алекс, ползя, под аккомпанемент сирен пожарных и полицейских машин, уворачиваясь от падающих осколков камней той развалюхи, в которую превратилась лавка; по локоть в крови, плазме и воде, в том числе и грязной, чувствовал себе очень странно.
И, что самое неприятное для любого черного мага — глупо.
Меньше, чем полгода назад, он пообещал, что при следующей встрече прикончит лысого Броми. А теперь, вроде как, полз с совершенно противоположными намерениями.
Благо, дополз.
И моральная и физическая пытки окончились.
Разбрасывая руками (будто смертный, а не высококвалифицированный маг) завалы, Дум, все же, смог отыскать гнома. Тот, подогнув правую ногу под левую, тяжело дыша, сидел прислонившись к стене. Весь в белой, липкой субстанции — пыли, смешанной с водой, ржавчиной и гарью.
Правой рукой, он держался за трубу.
— Ну… как я? — спросил он свистящим голосом.
Будто кто-то пытался разговаривать, когда у него вместо легкий пробитый воздушный шарик. Впрочем, наверное, так оно, в какой-то степени, и было.
Из груди гнома торчала труба. Из неё текла мутная, розоватая вода.
— В целом — лучше всех, Броми, — улыбнулся Алекс.
В отражении в квадратных зрачках гнома он увидел себя. Измазанного той же субстанцией, что покрывала гнома, но, плюс ко всему, с неплохими такими прорехами в некогда белоснежной улыбке.
— Пиздишь… — не спрашивал, а утверждал Бромвурд. — Камни и скалы, Алуд, я еще так молод для всего этого дерьма… мне еще только двести с хреном.
— Гномьим хреном, — фыркнул Алекс. Он с трудом подтянул свое тело за край стены, о которую и прислонился гном, после чего сел рядом. — маленьким таким хренюшкой. Совсем небольшим. С двумя сморщенными яйчишками.
— Иди в жопу, Алуд, — засмеялся гном и тут же зашелся в кашле. Таком жутком, что у Алекса сердце удар пропустило, а у гнома из глаз потекли слезы. — Чернобородый Будут … уже выковал для… меня стальной короб, Алуд. Я чувствую… как он зовет… меня.
— Ну ты не торопись, Броми, — подмигнул Дум. Его самого мутило, а реальность так и норовила сорваться в головокружительный пляс. Или даже джигу становиться. — Все будет тип-топ.
Сраная джига.
Дум не очень любил ирландцев.
Пару раз они сильно его отпиз…
— Ты зачем… пришел-то? — спросил гном и протянул дрожащую ладонь. — Прикончить… меня?
— И за этим тоже, — не стал отрицать Алекс. Он пошарил по тому, что осталось от его пиджака (с этими, адские колокола, приключениями, никакими костюмами не напасешься), скривился от боли (кажется, сломаны пара ребер), и достал бессмертную и бессменную, мятую пачку Kent. Ловким движением пальцев выбив папироску, Дум вложил её в руку гному.
Тот, благодарно кивнув, с трудом, но, все же, смог засунуть её между губами.
— Подкурить… нечем? — спросил гном.
Алекс выругался. Магии у него не осталось от слова — просто них… в общем — совсем не осталось. А Zippo пала в геройской схватке с отрыжкой ада.
— Эй! — терпя боль, выкрикнул Алекс. — Грибовский!
Сперва тишина, а затем приглушенное, кряхтящее:
— Чо?
— Есть прикурить?
— Ну есть.
— Тогда тащи сюда свою ведущую здоровую образ жизни, мгновенно регенерирующую, эсперовскую задницу!
— Дорогуша, это комплимент?
— Да мне по…
— Только не надо! — уже куда бодрее выкрикнул поляк. — Давай хоть сейчас без твоего Хай-гарденовского диалекта!
Дум не видел, но, кажется, красноволосый гвардеец начал раскидывать привалившие его бетонные плиты. Чертов служака, кажись, вообще был не убиваемый. Неудивительно, что именно его Чон Сук поставил ответственными за рецидивиста Александра Думского.
Такого только из крупнокалиберной… артиллерии.
— Знаешь… Алуд… мне ведь… стыдно было.
— За что? — Дум посмотрел наверх. Где-то там, за крышкой из смога, светили звезды. Наверное, они были красивы. — За тот случай, когда мы с тобой наведались к жрицам платный плотских утех, а у тебя с пьяни не…
— Не позорь меня перед дверьми… чернобородого Будута!
— А, ну ладно, — хмыкнул Алекс и развел руками. — Прости, лысый. Хотя что-то припоминаю, когда ты сбил ту старушку кошатницу. Сколько после неё осталось питомцев? Десять, двенадцать маленьких, холодных, голодных кошечек?
— Там… светофор… сломали и вообще я не об… этом…
— Понял, понял, — закивал Дум. — может быть, ты про тот случай, когда в одном известном тебе баре…
— Да завали ты свое еб…
— А вы можете быть чуть культурнее?! — закричал Грибовский. — нас, между прочим, уже откапывают!
И действительно. Где-то сверху уже вовсю звучали командные голоса, что-то пилили, что-то кричали, суетились, бегали… а еще, Дум был уверен, что в кармане поляка мигал маячок. Потому что такой активной жизнедеятельности в Хай-гардене не устраивали отродясь.
