Несколько позже Политбюро ЦК КП(б)У приняло решение о введении Попова в состав комиссии, занимавшейся подготовкой выборов академиков Всеукраинской академии наук (Попов эту комиссию и возглавил), а также в состав редколлегии журнала «Большевик Украины»
[541]. Итак, Н. Н. Попов, который, несмотря на свое меньшевистское прошлое, уже не раз доказывавший преданность большевистскому руководству страны и публично демонстрировавший про-сталинские симпатии, получил реальную возможность и масштабные рычаги для формирования общественного мнения о деятельности Н. А. Скрыпника. И следует отметить, что возникшими обстоятельствами талантливый публицист и партийный историк довольно успешно воспользовался.
Наконец, стоит обратить внимание еще на один пункт кадровых решений Политбюро ЦК КП(б)У от 23 февраля 1933 г. «О первом заместителе Наркомоса УССР»: «Утвердить А. А. Хвылю первым заместителем Наркомоса УССР, освободив тов. Карпенко от работы в Наркомосе»
[542].
Это был тот самый Андрей Ананьевич Хвыля (Олинтер), который проявил себя такой рьяной борьбой с «национал-уклонистами», национал-коммунистами, литераторами и художниками, что даже Николай Скрыпник вынужден был просить унять пыл партийного функционера не такого уж и высокого ранга. Но именно подобной безапелляционной классовой непримиримостью можно было привлечь к себе внимание высшего начальства, завоевать его расположение, то есть «выдвинуться», как тогда без тени иронии говорили.
Вот Хвыля и выдвигался – и сам, и партийным руководством на острие очередной политической кампании.
Между тем партийные решения «проводились» через государственные инстанции. Собственно, они скорее дублировались, «протоколировались». 28 февраля 1933 г. на заседании Президиума ВУЦИК было решено: «Назначить тов. Скрыпника Николая Алексеевича Председателем Государственной плановой комиссии УССР и заместителем Председателя Совета Народных комиссаров УССР»
[543].
Постановление подписали председатель ВУЦИК Г. И. Петровский и секретарь ВУЦИК Ю. А. Войцеховский.
И в тот же день, как тогда было принято, без всякой «раскачки» Николай Алексеевич приступил к исполнению новых обязанностей. Начинался новый и, как вскоре окажется, последний период его жизни…
IX. Его «Голгофа»
Еще сравнительно недавно (естественно, по историческим меркам) подобное наименование раздела-сюжета о финале жизни пролетарского революционера было невероятным, немыслимым. Сегодня же совсем наоборот – термин «голгофа» стал не просто широко употребляемым. Приходится с сожалением констатировать, что он становится «расхожим», назойливо «модным», трафаретным и нередко используется в более чем сомнительных случаях, для эмоционального усиления оценок поведения, поступков и тех индивидуумов, которые даже отдаленно того не заслуживают.
Естественное нежелание одеть героя этой книги едва ли не в стандартные оценочные идеологические одежды вызвало первоначально внутреннее сопротивление.
Однако есть в мире, сознании, совести такие абсолютные ценности, принципиальной ориентации на которые совсем не могут помешать даже их (этих ценностей) бездумно-спекулятивные, грязноконъюнктурные использования. Безусловно, глубоко трогательный символ Голгофы, такой близкий, понятный христианской душе, требует к себе очень осторожного, очень взвешенного, рассудительного отношения.
Учитывая вышесказанное, стремясь к максимально ответственной и объективной оценке трагической сущности последних дней скрыпниковой жизни, его вовсе не ординарной смерти, думается, лучше, органичнее соответствия-символа, более емкого синонима найти невозможно. Поэтому таким святым словом хочется безоговорочно заявить и, естественно, утверждать, доказать, что Николай Скрыпник, как и далекий библейский прообраз, не просто ушел из жизни, а именно мученически погиб, отстаивая до последнего вздоха идеи, убеждения, ради которых его судьба стала непрестанной борьбой. Погиб, не обреченно ожидая пулю, выпущенную из чужих рук, а продолжая борьбу и собственноручно ставя последнюю точку, лишая такой возможности своих врагов. Погиб, возможно, и не осознавая того, что вокруг его имени, его судьбы борьба будет продолжаться еще долгие десятилетия, однако с большой надеждой (где-то глубинно – даже с твердым убеждением), что к идеям, над которыми он бился, еще вернутся и борьба непременно будет продолжена. Погиб, чтобы трагической развязкой своей жизни лишний раз с особой силой подчеркнуть: его судьба удалась, потому что это была судьба революционера, с момента выбора жизненного пути уже готового к такому финалу, если он хотя бы на мгновение приблизит человечество к справедливой, гуманной, счастливой жизни.
Перемены, наступившие в жизни Н. А. Скрыпника, на поверхностный взгляд, не должны были давать серьезных оснований для беспокойства. Заместитель председателя Совета народных комиссаров УССР и председатель Государственной плановой комиссии, которая работала над подготовкой важнейшего партийного и государственного документа – второго пятилетнего плана развития народного хозяйства, – что могло быть ответственнее, важнее и почетнее?
Однако те, кто научился оценивать события не только по их показной стороне, сразу уловили: звезда Николая Алексеевича стремительно покатилась вниз. Да и сам он это хорошо понимал, знал. Не потому ли, пожалуй, впервые в жизни новое назначение не вызвало привычного энтузиазма, стремление поставить дело так, как это удавалось немногим, а ему – Скрыпнику – удавалось.
Хотя представить работу Николая Алексеевича в последние полгода непросто – документы о деятельности правительства и конкретно вице-премьера, за то время в архивных фондах отсутствуют, а о функционировании Госплана, его председателя – очень ограничены. Как-то само собой чувствуется затухание интенсивности работы, движение продолжается больше по инерции, как движение по необходимости, без внутреннего желания и настроения. Собственно, перу Скрыпника принадлежит всего несколько распоряжений технического характера – по кадровым вопросам, внутриаппаратным отношениям и т. п.
[544]
Основной же массив документов – это сухие циркулярные письма, в основном адресованные областным плановым комиссиям, ведомствам с просьбами и задачами о предоставлении необходимой для пятилетнего плана информации
[545], а также такие же невыразительные, без фиксации предложений, мыслей руководителя протоколы заседаний Президиума Госплана
[546]. Ранее, помнится, подобные протоколы отражали весьма интенсивную, иногда просто отчаянную его борьбу за тот вариант, который представлялся оптимальным, и документы «пестрели» «особым мнением» наркома.
