Кажется, здесь докладчик сознательно «перегибает палку», «подыгрывает» конъюнктуре, играет «в поддавки» – инициаторы очередной идеологической кампании могут радоваться своему изобретению. Однако все понимают: возглавляемое Николаем Алексеевичем ведомство задолго до внешнего вмешательства начало эффективное преодоление диспропорций, разрешение возникавших проблем. Приводя многочисленные выдержки из своих работ предыдущих лет, нарком просвещения лишний раз доказывал – понимание проблемы и работа над ней – объект давней и усиленной заботы руководителей украинизации
[561]. Итак, по большому счету, беспокойств и в этом вопросе возникать ни у кого не должно. Как бы оттеняя, подчеркивая эту мысль, Николай Алексеевич заметил: «Если бы было у нас 48,0 % обучения русских детей на русском языке, а остальные более половины русских детей учились бы на украинском языке, то нас надо было бы расстрелять, кого политически, а кого и физически»
[562]. Однако те, на кого был рассчитан психологический эффект, с эмоциями не особенно считались. Как, впрочем, и с логикой…
Вообще же, и доклад, и брошюра Н. А. Скрыпника свидетельствовали о том, что в его настроениях, поведении что-то случилось, состоялся душевный надлом. При всей своей внешней жесткости, уверенности легко улавливается общий оправдательный тон, оправдательная направленность выступления. Появились даже элементы, в возможность использования которых Николаем Алексеевичем еще совсем недавно нельзя было поверить, а сам он определенно осудил бы подобное поведение кого бы то ни было. Так, самокритично признавая свои ошибки, нарком жаловался на то, что большую часть времени находился в разъездах (в командировках), а его директивы не всегда выполнялись заместителями, аппаратом наркомата. При этом приводились конкретные случаи и имена
[563], что, возможно, на аппаратном совещании и уместно, однако выглядит как маломотивированная публичная попытка перекладывания вины на подчиненных, стремление защититься за счет измены ближнему. Вряд ли кто мог отнестись к таким шагам с одобрением, пониманием.
А инициаторам антискрыпниковской кампании «не нравилась» брошюра в целом – все ее содержание, сам факт ее появления, перспективы знакомства с ней читателей. Поэтому и стремились успеть не допустить выпуска, распространения нежелательного документа.
Вообще, становилось очевидным, что творческому человеку, плодотворному автору Николаю Скрыпнику элементарно «перекрывали кислород». И он все более чувствовал, что задыхается. Так, еще в течение 1929 г. под его именем вышло 72 публикации, в том числе первая часть второго тома его «Статей и речей», посвященных национальному вопросу.
В 1930 г. количество публикаций равнялось 68. Тогда вышли первый том «Статей и речей» – «Пролетарская революция на Украине», первая часть четвертого тома – «Вопросы социалистического образования» и том пятый – «Литература и искусство».
1931 г. ознаменовался выпуском 47 опубликованных работ. Вышла, в частности, вторая часть второго тома «Статей и речей» – «Национальный вопрос».
За 1932 г. насчитывается всего 18 позиций скрыпниковских публикаций. А в 1933 – и вовсе только 2.
Третий том «Статей и речей» так никогда и не появился.
Чиновники же неуклонно продолжали свою линию на изоляцию, дискредитацию видного партийно-советского деятеля.
31 марта 1933 г. новым специальным решением Политбюро ЦК КП(б)У была осуждена еще одна брошюра – на этот раз о Н. А. Скрыпнике: «О брошюре Г. Овчарова “Николай Скрыпник и советская литература”».
Документ короткий: «1. Признать, что брошюра т. Овчарова имеет совсем недопустимый характер, что выпуск ее направлен против указаний ЦК ВКП(б) об ошибках, допущенных по линии национальной политики, что эта брошюра затрудняет разъяснение допущенных ошибок.
2. Тов. Овчарова с работы в Госплане снять и просить ЦКК привлечь его к партответственности»
[564].
Г. Ф. Овчаров работал помощником Н. А. Скрыпника, участвовал в подготовке к печати работ наркома. В частности, он был литературным редактором упомянутой последней брошюры Николая Алексеевича. А за два дня до того, как она была подписана в печать, ту же стадию прошла и брошюра самого Овчарова «Николай Скрыпник и советская литература». Она представляла собой почти стостраничный труд, дополненный небольшой рецензией на книгу Скрыпника «Переиначивания (изменения, на украинском языке – «перезнаки». – В. С.) творческих поприщ “Реконструктивные линии в литературе, музыке, изобразительном искусстве”» (Харьков, 1930)
[565]. Очевидно, брошюра Овчарова появилась примерно в одно время с трудом Скрыпника «Очерки итогов» и тоже вызвала крайне негативную реакцию руководства.
На первый взгляд, непросто понять, почему не очень важная работа привлекла такое внимание Политбюро ЦК КП(б)У, получила квалификацию «недопустимой», по сути, антипартийной, такой, что затрудняет разъяснения допущенных в сфере национальной политики ошибок. И действительно, анализируя отобранные в пятый том скрыпниковского собрания «Литература и искусство» публикации, автор сделал попытку показать, какие взгляды сформировались у наркома образования на тогдашний литературный процесс, какими были его позиции в литературных дискуссиях. При этом автор старательно обходит сугубо национальные аспекты проблемы. Прямо вопрос затрагивается лишь один раз. Автор указывает, что, согласно Скрыпнику, проблемы строительства украинской пролетарской культуры и литературы можно успешно решить только интернациональными методами. И добавляет: «Тов. Скрыпник особое внимание обращает на то, чтобы украинская пролетарская литература укрепляла связи и с братскими литературными отрядами Советского Союза, и с революционными отрядами, которые работают и борются на литературном поприще в условиях капиталистических стран.
Тов. Скрыпник всегда и всюду предостерегал развитие советской литературы на Украине от национальной ограниченности, от национальной замкнутости, которая препятствовала бы самому делу пролетариата, делу строительства украинской по форме и пролетарской по содержанию культуры и ее неотъемлемой части – литературы»
[566].
О глубоко интернационалистских убеждениях и ориентациях влиятельного руководителя идеологической сферы, по мнению Г. Ф. Овчарова, свидетельствовало инициированное им создание Всесоюзного объединения ассоциаций пролетарских писателей (ВОАПП), а также руководство работой Первой международной конференции пролетарской литературы
[567].
