Согласно утверждениям Мануильского, Скрыпник повторял старые, осужденные уже ошибки и относительно закарпатских коммунистов: «…Нельзя без тревоги смотреть на то влияние, которое т. Скрыпник пытается оказывать на товарищей из Краевой организации Закарпатской Украины. Так же, как в свое время в отношении КПП, против товарищей, всегда боровшихся в рядах КПЧ (Коммунистической партии Чехословакии. – В. С.) с оппортунизмом, выдвигаются т. Скрыпником безответственные обвинения в “национализме”, в то же время поддерживается националистический уклон в Закарпатской Украине. Так же, как и раньше КПЗУ, Краевую организацию Закарпатской Украины т. Скрыпник инспирирует во всех ее выступлениях против КПЧ»
[590].
В довершение всего Д. З. Мануильский «конкретизировал» обвинительные оценки в адрес Н. А. Скрыпника следующим образом. «Тов. Мундок (один из руководителей Краевой организации Закарпатской Украины. – В. С.), – писал он, – в поданном им ИККИ меморандуме, который на заседании 6 июня защищал т. Скрыпник, высказывает мысли, крайне сомнительно звучащие в устах коммуниста. Так, например, обосновывая необходимость связи Краевого комитета Закарпатской Украины с ЦК КП(б)У, т. Мундок пишет, что только там на Украине “вырабатывается генеральная линия коммунистической политики в украинских делах”. Что это за генеральная линия коммунистической политики в украинских делах? – возмущается Мануильский. – Что это за новый украинский Интернационал? До сих пор Коминтерн думал, что задачи коммунистов Закарпатской Украины, только еще борющихся за диктатуру пролетариата, больше всего совпадают с “генеральной” линией чешского пролетариата. Вопреки тт. Мундоку и Скрыпнику, Коминтерн думал до сих пор, что генеральная линия борьбы против республики Массарика вырабатывается чешской коммунистической партией, в состав которой входит и краевая организация Закарпатской Украины. Вопреки т. Мундоку, который утверждал на заседании Комиссии ИККИ, что национальная политика Чешской Компартии мало отличается от фашистской политики, Коминтерн считал и считает, что одно такого рода заявление свидетельствует о националистическом мелкобуржуазном уклоне т. Мундока. А между тем такого рода заявления, которые Мундок никогда не делал в Чехии, делаются им после переговоров в Харькове со Скрыпником и в его присутствии без единого слова протеста с его стороны»
[591].
Приводя эти факты «к сведению Политбюро ЦК КП(б)У», Мануильский просил руководящий партийный орган выделить для сношений с КПЗУ и Краевой организацией Закарпатской Украины «достаточно авторитетную группу товарищей, которая исключила бы индивидуальное вмешательство т. Скрыпника в дела тех секций Коминтерна, в составе которых имеются украинские организации»
[592].
Немало мыслей возникает, когда читаешь письма старого партийца, опытного, уважаемого политика. Невозможно, прежде всего, избавиться от крайне неприятного ощущения, что прикасаешься к классическому образцу политического доноса. А логика отказа от национального начала, национального интереса под прикрытием интернационалистских убеждений – не менее поразительный образец бессовестной, приспособленческой психологии и поведения. В конце концов, понятно, как легко впасть в отчаяние, когда надо протестовать против таких недостойных приемов, – кажется, и коварствам человека должен быть какой-то предел.
Однако расчет «мануильских» был безошибочным. Патриотизм Н. А. Скрыпника их усилиями трансформировался в «национализм», а инкриминирование последнего уже воспринималось как
тягчайший «грех» для украинца. И по этой схеме, которая укоренялась, безотказно будут действовать последующие десятилетия…
* * *
Параллельно с «делом Скрыпника» (официально такого не заводили, а на самом деле для руководства ВКП(б) и КП(б)У оно существовало, и ему придавалось исключительно важное значение) Государственное политическое управление республики «раскручивало» «дело “Украинской войсковой (военной) организации”». По утверждению главы ГПУ В. А. Балицкого, УВО «возглавляла повстанческую, шпионскую и диверсионную работу, а также организацию саботажа в сельском хозяйстве». Круг ее «участников», среди которых оказались прежде всего работники системы образования, а впоследствии и представители творческой и научной интеллигенции, увеличивался в течение нескольких лет. Были обвинены и близкие к Н. А. Скрыпнику лица, такие как помощник бывшего наркома образования, заведующий кафедрой философии Харьковского института профобразования профессор А. И. Бадан-Яворенко и помощник ученого секретаря Наркомпроса УССР Н. В. Эрстенюк
[593].
Вот эти материалы ГПУ и стали в руках П. П. Постышева последними убедительными «аргументами», с которыми он начал на Пленуме ЦК КП(б)У 8-11 июня 1933 г. решающую фазу борьбы против Н. А. Скрыпника.
Последний должен был оправдываться. Делал это неуверенно, неловко, несобранно. В подобной ситуации, собственно, оказался впервые за довольно долгую политическую жизнь: так уж сложилась судьба, что идейные атаки, как правило, осуществлял он сам, он же находился среди авангардных сил политических кампаний, привык выходить из них победителем (или принадлежать к лагерю всегда правых, «непогрешимых»). Поэтому такой беспомощной и несоответствующей скрыпниковскому стилю и характеру выглядит его речь на июньском пленуме ЦК КП(б)У при обсуждении доклада И. С. Степанского «Об организации сдачи хлеба государству в 1933 г.».
С первых же слов заслуженный партийный деятель бросился «курить фемиам» «вождю народов»: «На январском пленуме ЦК ВКП(б) тов. Сталин дал развернутый анализ положения в нашей стране, выяснил основную линию, по которой шла классовая борьба, линию, по которой мы ошибались. Это новые стратегические замыслы и расстановка сил классово-враждебных пролетарской диктатуре, новые методы классовой борьбы, которые они применяли при переходе нашей страны и нашей партии к сплошной коллективизации и ликвидации на этой основе кулака как класса. Анализ тов. Сталина осветил положение на нашем хозяйственном фронте. Только исходя из этого всеобъемлющего и глубокозначительного анализа мы можем дальше разворачивать все необходимые меры, чтобы преодолеть врага и выполнить задачи, стоящие перед нами на фронте сева, уборки, хлебозаготовок, на фронте укрепления колхозов»
[594].
Однако по тогдашним меркам этого было еще недостаточно, и Скрыпник продолжил: «Но, товарищи, анализ тов. Сталина был значительно обширней, более значительным, чем только в вопросе сельского хозяйства, чем только в вопросе о положении в колхозах, о маневрах классовых сил в колхозах и совхозах. Этот анализ нашего вождя имел общие указания, он оценивал и выяснял общую расстановку сил в нашей стране и делал указания, по какой линии и какими методами идут эти стратегические замыслы, какие стратегические замыслы поставила себе буржуазия различных типов и цветов против пролетарской диктатуры в теперешний момент – после перехода на сплошную коллективизацию и при ликвидации кулака как класса на этой базе, на пороге второй пятилетки. И необходимо указать, что эта стратегия кулацких сил действительно была достаточно широка, охватывала все и всякие отрасли нашей общественной, хозяйственной и государственной жизни»
[595].
