В то же время Ленин сумел сразу же уловить и довольно досадную тенденцию – увлечение руководства Боевого комитета формальной стороной дела, склонностью к канцелярщине, бумажной волоките. Поэтому он сразу же выразил по этому поводу естественное беспокойство: «В таком деле менее всего пригодны схемы, да споры и разговоры о функциях Боевого комитета и правах его. Тут нужна бешеная энергия и еще энергия. Я с ужасом, ей-богу с ужасом, вижу, что о бомбах говорят больше полгода и ни одной не сделали! А говорят ученейшие люди… Идите к молодежи, господа! вот одно единственное всеспасающее средство… Основывайте тотчас боевые дружины везде и всюду…»
[56]
Стоит добавить, что далеко не все в Петербургском комитете РСДРП готовы были к рутинной работе по подготовке восстания. Идя навстречу митинговым настроениям, заполонившим массы, немало партийных работников увлеклись агитационной работой, участием в бесконечных митингах, собраниях, манифестациях. Другие направления деятельности отошли на второй план. У Н. А. Скрыпника на этой почве возникли определенные недоразумения и споры с коллегами по Петербургскому комитету РСДРП.
Именно в это время ЦК партии решил направить Николая Алексеевича в Рижскую организацию, по инициативе которой форсировалась подготовка к вооруженному захвату Усть-Двинской крепости. Так, накануне решающих событий, в октябре 1905 г. Скрыпник оставил столицу.
В то время эпицентром революционного взрыва мог стать и периферийный город. Это показали октябрьские забастовки, мощной волной прокатившиеся из конца в конец огромной страны.
В условиях кипения народного гнева, желая любой ценой сбить силу революционного натиска, царизм вынужден был пойти на уступку. 17 октября 1905 г. был провозглашен Манифест, согласно которому в стране вводились демократические свободы и планировался созыв Государственной думы, наделенной законодательными функциями. Многие готовы были квалифицировать вынужденный шаг царизма как огромную победу, как введение конституционного строя.
Но большевики несколько иначе восприняли причины и содержание царских «милостей», сразу же взялись за их разоблачение как шага, призванного лишь выиграть время и, собрав резервы, обрушиться на революционные силы. Большевики стремились использовать завоеванные позиции для дальнейшего давления на самодержавие. Радикальным же условием такого давления было вооружение трудящихся, уровень их готовности к восстанию. Недостаток опыта в этом деле, определенная переоценка имеющихся сил, настроения революционного нетерпения, случалось, приводили и к нежелательным последствиям. Так произошло и в Риге, где не подготовленные как следует, революционно настроенные артиллеристы Усть-Двинской крепости выступили преждевременно, не дождавшись организованного вооруженного восстания. Солдаты были разоружены, в городе начались массовые репрессии, в тюрьмы бросались все заподозренные в неблагонадежности, а также те, что попадали в руки охранки.
Как ни сложно было избежать в таких условиях ареста, Николай Скрыпник – в то время достаточно опытный конспиратор-подпольщик – смог-таки остаться на свободе. Некоторое время надежно укрывали товарищи. И когда судебные власти заочно вынесли смертный приговор (хотя и не установили настоящей фамилии), решил перебраться в другое место. Путь пролег в Ярославль.
Казалось, главная опасность уже позади. Удалось установить надежные контакты с местной организацией, с рабочими ряда предприятий, добыть достаточно высокого качества паспорт на имя крестьянина Магнуса. Но всего, пожалуй, никогда не предусмотришь. В доме, где Николай Алексеевич снял угол, среди проживающих там студентов-эсеров, оказался провокатор. Он сообщил полиции о подготовке к побегу из местного исправительного арестантского отделения нескольких политических заключенных.
Полиция совершила налет неожиданно. Проекты резолюций конференции комитетов большинства, в подготовке которой принимал участие Н. А. Скрыпник, ни спрятать, ни уничтожить не успели, и они стали важным доказательством причастности Николая Алексеевича к революционному, антисамодержавному движению. Хотя к организации побега из тюрьмы он никакого отношения не имел, ничего даже не слышал, его тоже арестовали, бросили в каземат и, недолго разбираясь, решили снова выслать в Сибирь. На этот раз этапный путь должен был дойти до Туруханского края Енисейской губернии. Срок ссылки – пять лет.
Что ж – частые неудачи способны сломать кого угодно, многих они могут заставить отречься от поставленной цели, многих бросить в сети депрессии. Но, пожалуй, Николай Скрыпник был вылеплен из особого человеческого материала. Из такого материала, который делает личность несгибаемым революционером, вместе с единомышленниками прокладывающим дорогу в будущее. И он не сник, не упал духом. Едва этап миновал Енисейск, сентябрьской ночью сбежал и через несколько дней оказался в Красноярске. Быстро вошел в местную организацию РСДРП, как всегда, ушел в дела. Товарищи немало рассказывали о Красноярской республике, существовавшей в течение 25 дней на рубеже 1905 и 1906 гг. Тогда здесь властью был Совет рабочих и солдатских депутатов, явочным путем введены демократические свободы, осуществлены меры в интересах трудящихся.
Теперь революция была на спаде. Но отказываться от нее большевики и не думали. Вооруженные методы борьбы надлежало заменить другими. И Николай Алексеевич целиком отдается избирательной кампании во Вторую государственную думу. Сделав критические выводы из неудачи по бойкоту выборов в Первую думу, большевики решили принять участие в новых выборах и использовать кампанию для разоблачения сущности существующего строя, воспользоваться трибуной Думы в интересах трудящихся, в интересах революции.
Не всем и не сразу легко давалась тактика парламентаризма. В среде большевиков по этому поводу также нередко возникали определенные споры и недоразумения. Вопросы выработки и осуществления последовательно революционной линии активно обсуждались на заседаниях комитета, на собраниях в разных аудиториях.
Николай Скрыпник, как правило, был активным участником таких дискуссий, говорил горячо, взволнованно, страстно. В полемическом пылу, казалось, не способен был особенно наблюдать за теми, кто собирался вокруг. Но вот почувствовал на себе чей-то внимательный, проницательный взгляд, повернул голову и на мгновение даже запнулся.
Так, пожалуй, бывает рано или поздно у каждого человека. Встречается на жизненном пути множество хороших людей: общие взгляды, общие дела, длительное общение, задушевные разговоры сближают с ними, делают верными друзьями, такими, что, кажется, преданнее и быть не может. И внезапно случаются такие глаза, такой взгляд, которые в один миг говорят столько, что сердце вдруг и навсегда теряет покой и потому меняется весь мир, все его восприятие. Более того – весь мир с этого момента вроде концентрируется в этом единственном человеке, без него он вообще кажется невозможным и даже бессмысленным.
Николая Скрыпника тогда огненной молнией обожгла мысль – это же она, о которой мечталось ночами и бесконечными днями в сырых казематах. Он раньше не знал, как она будет выглядеть, черноволосой будет, или белокурой, горделиво-стройной или миниатюрно-хрупкой… Но верил, фатально верил в то, что она где-то есть, и так же, как и он, стремится найти его, только его.
