В концентрированном виде позиция Скрыпника была изложена в его речи на IV совещании ЦК РКП(б) с ответственными работниками национальных республик и областей по вопросам союзного строительства. Хотя к тому времени состоялся и I съезд Советов Союза ССР, и был подписан союзный договор, но становление государственного организма только начиналось, и дискуссии, предшествовавшие образованию СССР, продолжались, приобретали особую остроту по поводу ряда новых государственных процессов, таких как создание союзной конституции.
В своей речи Николай Алексеевич опроверг, прежде всего, те точки зрения на проблемы союзного строительства, которые были и весьма распространенными и, по его мнению, неверными, даже вредными. «Мы имеем перед собой два искажения, два уклона по вопросу о формах государственного строительства. Одна точка зрения – это великодержавный централизм, имеющий своей формой единую неделимую Россию, точка зрения, осужденная и пригвожденная к позорному столбу нашим XII партийным съездом, но все же, к сожалению, до сих пор имеющая своих сторонников в нашей партии. Нам придется выкорчевывать эту точку зрения, уничтожить ее, ибо до съезда она существовала, многие остались при этой точке зрения до сих пор. Надо не переставая отграничиваться от нее, ибо лозунг “единая неделимая республика” есть лишь сменовеховская модификация Деникинского лозунга “единой и неделимой России”. Эта точка зрения – не наша, а точка зрения крупной буржуазии. Мы с ней должны бороться, но мы равным образом должны бороться и с другой точкой зрения, которая представляет себе наш объединенный Союз Республик как какой-то конгломерат, где имеются национальные государственные единицы, в своей совокупности не имеющие единой государственной воли. И эта точка зрения конфедерации имеет еще многих и многих сторонников. Мы должны отграничиться от обоих уклонов»
[351].
Возражая авторам обоих упомянутых позиций, среди них и Д. З. Мануильскому, усиленно ратовавшему за сталинский план «автономизации», подчеркнув, что предлагаемые ими варианты основываются на отживших научных представлениях, авторитетный партиец твердо заявил: «Мы не исходим из точки зрения ни единого государства, поглощающего объединяющиеся единицы, ни конфедерации, где союз не имеет своей воли. Наш Союз Социалистических] Республик имеет свою суверенную волю, наш союз не является простой согласительной камерой, где столковываются республики. Это есть единое суверенное государство, выступающее как единое целое. Это вовсе не означает, что в таком союзе уничтожается воля объединяющихся в них республик, что уничтожается суверенность объединяющихся в союз республик. Это не так. Мы строим свое государство таким образом, что свободные объединяющиеся республики остаются внутренне независимыми, вместе с тем передавая определенную долю своей суверенности своему Союзу Социалистических] Республик для экономической и политической борьбы вовне. Эта точка зрения находит, наконец, диалектическую линию, отмежевывающуюся и от конфедерации, и от единого неделимчества. Мы строим весьма сложное объединение, к которому нельзя подходить лишь со старыми формулами старого буржуазного государственного права»
[352].
Как видно из приведенных выдержек, ум Николая Алексеевича бился над тем, чтобы сложнейший вопрос строительства союзного пролетарского государства решать на должном, соответствующем уровне сложности. Он понимал, что простого решения проблемы здесь быть не может. В то же время два основополагающих момента, которыми он не мог пренебречь – интернационализм и суверенная воля каждого народа, моменты, которые он стремился органично совместить, – заставляли его выступать против уклонов к абсолютизации одного из них, приводили к выбору такого варианта механизма функционирования союзного государства, который был, бесспорно, сложнее, деликатнее, тоньше, и в конечном счете, думается, представлялся ему как безусловно перспективный, эффективный и одновременно национально-справедливый.
Нередко данное выступление украинского партийно-советского деятеля квалифицируют как акт борьбы за национальные права союзных республик, как протест против нарастающего великорусского шовинизма и сталинского авторитаризма, который начинал уже давать о себе знать. Думается, определенное рациональное зерно здесь, возможно, и есть, хотя в целом это, пожалуй, преувеличение, односторонний подход. Лейтмотив скрыпниковского выступления (и не только этого) – найти взвешенную равнодействующую двух тенденций – интернационально-общей и национально-особенной, отдельной. Вот слова самого Н. А. Скрыпника в доказательство такого вывода: «…Я считаю, что мы должны установить гарантии того, чтобы была единая воля в нашем Союзе; комиссия ЦК дала указания в этом направлении.
И столь же необходимо, чтобы в жизни, в действительности работа каждой входящей в Союз национальной республики была бы обеспечена, была бы гарантирована. И здесь нужно тоже поработать. Этой задаче служит учреждение Совета Национальностей; здесь гарантия имеется, но нужно внести большее оформление. Надо, напр[имер], внести поправку, что по вопросам, где верховные органы Союза выступают в качестве контролирующих, изменяющих, отменяющих и направляющих решение ЦВКов и СНКов отдельных республик, чтобы решения эти проходили обязательно через вторую палату. Таким именно образом мы гарантируем верность решения»
[353].
То есть Скрыпник стремился реализовать действительно диалектический, гибкий подход. В его непогрешимость он сам свято верил и непримиримо относился к проявлениям других предлагавшихся вариантов. Против них он не прекращал борьбы, кому бы они ни принадлежали, как бы ни обставлялись официальной пропагандой. На XII съезде РКП(б) он развенчал как формальную и опасную попытку И. В. Сталина использовать распространенный в то время методологический принцип о борьбе на два фронта – против великорусского шовинизма и местного национализма – для, казалось бы, стройной конструкции: великодержавному шовинизму обязательно противостоит местный национализм. И хотя определенная логика, подтверждавшаяся фактами, здесь была, подходить с такой схемой, которая шла не от анализа, осознания конкретных процессов и ситуаций, а имела обратное направление – к жизни, было неоправданно, неверно, а иногда и просто опасно. Поэтому-то Николай Алексеевич без обиняков заявил: «Так почему же мы практически в национальном вопросе топчемся на месте и при правильном принципиальном его разрешении остаемся на деле бессильными? Дело в том, что мы все время балансируем в области национального вопроса. Некоторые все время пытаются найти среднюю линию. Каждое указание на великодержавный шовинизм всегда считают необходимым компенсировать указанием противоположным на шовинизм народностей недержавных, и всегда получается двойная бухгалтерия»
[354].
