К этому важно добавить еще и то, что развитие науки, культуры, искусства происходило в 20-е годы в значительной степени на почве национального возрождения, в условиях активизации национального фактора. Николай Алексеевич и тут чувствовал себя достаточно уверенно, поскольку все годы работы в Украине продолжал углубляться в национальный вопрос, считался одним из его признанных теоретиков.
Поэтому приход Скрыпника на должность наркома просвещения сам по себе воспринимался как в целом оправданный, закономерный. Хотя нельзя сказать, что смена наркомов не вызывала и вопросов. До Николая Алексеевича этот пост занимал Александр Яковлевич Шумский – интеллектуал и опытный политический работник с непростой судьбой. Выходец из партии боротьбистов, он душой воспринял Советскую власть, преданно работал в интересах ее укрепления и одновременно очень болел за суверенитет своего народа, родной Украины. С его именем и деятельностью на посту наркома просвещения связан первый, достаточно плодотворный этап в осуществлении политики украинизации. Но воспринималась украинизация непросто, часто с предосторожностями и вызвала, в конце концов, негативное отношение к ее активному поборнику со стороны И. В. Сталина и Л. М. Кагановича. Последний возглавлял в то время ЦК КП(б)У. В конфликте с ним Шумский оказался, к сожалению, практически в изоляции. Большинство руководящих работников республики поддержали сторону выдвиженца Сталина – Кагановича. Не оставался в стороне от упомянутых событий и Николай Скрыпник. Он неоднократно весьма критически выступал против Шумского, прибегал к бескомпромиссным оценкам его взглядов и деятельности. Именно Скрыпнику принадлежит и термин «шумскизм». Он родился в ходе зажигательной полемики и, несмотря на, казалось бы, очевидную алогичность (Николая Алексеевича позже немало критиковали за то, что явление, идейно-политическое течение он отождествил с деятельностью только одного человека, хотя сам он так никогда не утверждал, хорошо понимая такие вещи, и говорил о шумскизме как феномене, получившем определенное распространение), достаточно прочно вошел в тогдашний политический лексикон. И сегодня без него также не обходятся, хотя и с оговорками.
А в 1927 г., незадолго до того, как Николай Скрыпник занял пост, на котором до того пребывал Александр Шумский, в теоретическом органе ЦК КП(б)У – «Большевике Украины» появилась довольно обширная статья «Хвылевизм или шумскизм?». Собственно, это был ответ на доклад Шумского «Идеологическая борьба в украинском культурном процессе», произнесенный на собрании коммунистической ячейки Наркомпроса 25 ноября 1926 г. и опубликованный в том же номере (№ 2) журнала. Можно сказать, что это было несколько больше ответа – придирчивый критический разбор взглядов тогдашнего наркома просвещения.
Не вдаваясь здесь в сущность предмета споров, важно обратить внимание на характер реализации задачи, которую поставил перед собой Н. А. Скрыпник. Анализируя выражения А. Я. Шумского, заимствованные из его выступлений в течение почти всего 1926 г., автор статьи в «Большевике Украины» целенаправленно стремился доказать неискренность поведения своего коллеги по правительству, критиковал за его отход от духа партийных решений и всячески укорял за то, что у него не хватило мужества признать ошибочность своей предыдущей и новейшей позиции, коварно рассчитанной на выгораживание националистического уклона, националистических порывов и рецидивов. Все это в конечном счете – недопустимый «грех» против пролетарского дела, интернационализма, который простить наркому образования никак нельзя
[368].
В таком же духе была выдержана и значительная часть доклада Николая Алексеевича на пленуме ЦК КП(б)У 7 июня 1927 г. «Националистический уклон в КПЗУ», где уже вдогонку виценаркому летели все те же обвинения в нежелании покаяться за все «грехи» вместе взятые и никогда не существовавшие (а в КПЗУ этого не понимали и протестовали против высылки А. Я. Шумского с Украины)
[369].
Возможно, перед своей смертью, и даже несколько раньше – уже с начала 1933 г. Н. А. Скрыпник не раз с болью и сожалением вспоминал о своих выступлениях против А. Я. Шумского. Ведь от него – Скрыпника – требовали точно того же, что и он в свое время требовал от Александра Яковлевича. Казалось, что сценарий (даже во многих деталях) или заимствован из его же – скрыпниковского – арсенала, или же вообще он оказался «универсальным» и иезуитски был изобретен в другом месте, другими авторами и как-то незаметно-ловко «подброшен» человеку, принципиально считавшему недостойным говорить (или писать) «с чужого голоса».
И все же думается, что тогда, в середине – второй половине 20-х годов во время жарких споров Николай Алексеевич ни на минуту не задумывался над судьбой Александра Шумского. Это было просто не в его натуре. Осторожничать он вообще не привык (может быть, и не умел). И, пожалуй, даже в последний период своей жизни, когда уже он сам стал основной мишенью для обвинительных стрел за осуществление той же политики украинизации, он не слишком сожалел по поводу некоторых своих опрометчивых, чересчур прямолинейных высказываний, шагов относительно своего предшественника. Скорее всего, Николай Алексеевич не считал, что критика им Шумского носила разносный и перестраховочно-угодливый характер. Если же в ней наряду со вполне верными, взвешенными аргументами случались и «перегибы», субъективизм, вытекали они из особого понимания Скрыпником (таким он уж был всю жизнь) сложных теоретических и политических проблем.
Конечно, от этого А. Я. Шумскому было, как говорится, не легче. Однако для самоубеждения и определенного самооправдания без таких соображений Николаю Алексеевичу было явно не обойтись. Поэтому и от мыслей об аналогии судеб основных действующих лиц политики украинизации он решительно отмахивался.
Справедливости ради следует возразить против достаточно распространенного мнения (его придерживается и упомянутый исследователь И. М. Кошеливец), согласно которому создателем, «отцом украинизации» был Н. А. Скрыпник. Именно ему автор, например, ставит в прямую заслугу все достижения этой политики.
Думается, что закреплению этой точки зрения в значительной степени способствовало то, что в общественном сознании реабилитация Н. А. Скрыпника, пусть и неполная, с определенными оговорками, все же состоялась в конце 50-х годов, тогда как до А. Я. Шумского очередь и в юридическом, и в научном планах дошла лишь в конце 80-х годов ХХ в. Поэтому, вовсе не собираясь уменьшить вклад Н. А. Скрыпника в осуществление национальной политики в республике, отчасти и за ее пределами, в 20-30-е годы, стоит все же искать объективные, адекватные оценки, которые не игнорировали бы, не принижали роли других политических деятелей, о которых пока известно несколько меньше, в том числе – и в плане рассматриваемых вопросов.
Вообще же что касается самого феномена украинизации, на протяжении долгих десятилетий опубликовано множество исследований и научно-популярных работ, проведено столько дискуссий, что, казалось бы, никаких вопросов ни на теоретическом, ни на фактологи-чески-личностном уровнях возникать не должно. Однако это совсем не так. И даже совсем наоборот. Здесь накопилось немало путаницы, время от времени публикуются самые неожиданные – до откровенно абсурдных – концепции и выводы. Вряд ли стоит в данной работе на них останавливаться. Однако нельзя и не отреагировать хотя бы на один из подходов, который в последнее время особенно настойчиво пропагандируется.
