К выступлениям Хвылевого (и публицистических, и в процессе литературной дискуссии) нарком возвращался не раз, тщательно их анализировал и, как всегда, проявлял достаточно широкий, разносторонний, комплексный подход. Он с пониманием относился к чисто литературным исканиям талантливого писателя, считал невозможным для себя высказывать мнение относительно художественных качеств его произведений. «Борясь с плужанством и гартованцами (речь о членах литературных объединений «Гарт» и «Плуг». – В. С.) на Украине, – замечал Николай Алексеевич в статье “К теории борьбы двух культур”, – с идеологическими художественными течениями в русской литературе и их влияниями на литературу украинскую, тов. Хвылевой имеет свой отдельный взгляд в искусстве, а именно он сторонник так называемого формализма и неоклассицизма. Ну, стоит – и пусть себе стоит, бог с ним, – это ихнее литературное дело. Мы, политики, как и рабоче-крестьянская общность, нечто затем из их литературных достижений себе приобретем. Вмешиваться в их литературную борьбу – это не наша задача. И когда тов. Хвылевой хочет пробить себе отдельную дорожку мимо существующих различных российских литературных течений, бог с ним – туда ему и дорога»
[403].
Вместе с тем, не отрицая права любого художника на собственный стиль, на борьбу против других литературных течений, в частности российских, Скрыпник задается вопросом: «Он (Н. Г. Хвылевой. – В. С.) против ли российских литературных течений по их литературной форме и стилю и т[ому] под[обное] потому, что это плохой стиль, плохие формы, или потому, что они русские?»
[404] Анализ книг «Мысли против течения», «Камо грядеши» и других публикаций убеждает наркома в том, что «тов. Хвылевой не против отмежевания от скверных литературных течений, а он против русских течений вообще, потому что они русские», он «…стоит за разрыв всяких связей с русской литературой», думая, «что в этом противопоставлении – единственно возможный путь к развитию украинской литературы»
[405].
Вот здесь Н. А. Скрыпник и видит проявление борьбы двух культур и решительно выступает против этого. «Это путь националистической борьбы, – отмечает он, – а не путь, открытый Октябрьской революцией, путь братских взаимоотношений, путь взаимопомощи в построении на каждом языке единой пролетарской культуры, созидания украинской литературы как культуры отдельной, с высшими достижениями, но не противопоставленной культурам других советских народов, а вместе с ними общего строительства новой культуры, новой литературы, нового мира труда и братства»
[406].
С не меньшей принципиальностью Николай Скрыпник развенчивал и позицию тех авторов, участников литературных дискуссий, которые исходили, так сказать, из обратной позиции, отрицая возможность, перспективу собственного, самобытного развития украинской культуры, литературы. Значительную часть статьи «Итоги литературной дискуссии» Николай Алексеевич посвятил тщательному разбору выступления литературоведа В. Романовского. Последний в публикации «Украина, Москва, Запад (к вопросу о путях украинской культуры» (газета «Харьковский пролетарий», 5 июля 1926 г.) неправомерно отождествил «хвылевистский» лозунг «От Москвы – на Запад» (его Николай Алексеевич считал «неправдивым, ложным, не ленинским, непролетарским») с лозунгом «Даешь свой собственный разум», который для Николая Алексеевича символизировал естественный особый путь развития украинской культуры
[407]. Он чистосердечно возмущается: «Приравнивать лозунги самостоятельного развития украинской культуры и ее ориентации на внутренние силы трудящихся масс Украины к лозунгу “Прочь от Москвы”, ставить между ними знак тождества “т. е.” – это значит не отграничиваться, а обеими ногами стоять на точке зрения теории борьбы двух культур. Это значит стоять на точке зрения дополнительности, второстепенности украинской культуры. Это значит исходить с точки зрения недоверия к внутренним творческим силам украинского трудящегося населения, а прежде всего это значит ничего не понять в вопросе о путях украинской культуры»
[408].
Что касается самой теории борьбы двух культур, здесь украинский государственный деятель всегда занимал непримиримую позицию. Он, вероятно, долго и основательно обдумывал ее суть, лапидарно и одновременно точно передавал ее содержание: «На Украине происходит борьба двух культур – русской и украинской. Украинская культура – культура крестьянская, а не пролетарская. Русская культура – культура пролетариата, культура объединяющая, культура, которая строит социализм. Компартия не может мешать элементарным культурным потребностям народа, она, наоборот, обеспечивает их. Но партия должна учитывать, что победит русская культура, как культура пролетарская, городская, в той происходящей борьбе русской и украинской культуры. Русский язык – язык Ленина, язык революции. И партия должна помочь ей овладеть массами»
[409].
Возможно, к цитате можно было бы в этот раз и не прибегать, однако поражает то, для кого Н. А. Скрыпник «разжевывает» смысл, содержание, направленность «теории» борьбы двух культур, «представляющий собой лишь недостаточное и довольно грубое выражение люксембургианства на украинском почве»
[410]. Оказывается, для самого автора теории – Д. З. Лебедя. И, несмотря на то что со времени ее появления «утекло немало воды», бывший секретарь ЦК КП(б)У был подвергнут самой уничтожающей критике и отказался от своих развенчанных взглядов, Николай Скрыпник и в дальнейшем настаивал: «Мой вывод из всего сказанного и несказанного: Вам, Дмитрий Захарович, предстоит исполнить еще не выполненный долг: открыто и полно, по-большевистски, выступить с марксистским, ленинским разоблачением вашей же “теории” борьбы двух культур на Украине и этим сделать Ваше личное отречение от этой бессчастной теории средством воспитать пролетарские массы»
[411].
Тот факт, что сам автор от «теории» «отказался (хотя и не разоблачил)», советский нарком считал недостаточным. Поэтому пошел на такой, видимо, не во всем оправданный и корректный шаг. После публикации в журнале «Большевик» (1928, № 7) статьи Д. З. Лебедя «Внимание идеологическому фронту» Николай Алексеевич поместил в журнале «Большевик Украины» «Письмо к тов. Лебедю». Это письмо было подробной рецензией на рукопись статьи Лебедя, которую автор направлял Скрыпнику в процессе подготовки материала к печати. Лебедь выступал против известной статьи М. С. Волобуева об экономике Украины, и нарком образования сделал полтора десятка пространных замечаний. Автор практически все их учел, кроме одного: в публикации Николай Алексеевич не нашел саморазоблачения автора и поэтому добавил к собственно частному документу, который решил обнародовать, еще и послесловие. В нем позиция наркома становится жестче, Д. З. Лебедю инкриминируются новые провинности: «…Тов. Лебедь, приняв во внимание почти все мои предложения и замечания, обошел только одно, а именно то, что, по моему мнению, должно было бы прежде всего быть принято во внимание: о крайней потребности именно для тов. Лебедя дать мотивированную критику той его старой теории борьбы двух культур, об отказе от которой он теперь заявляет в своей статье. В этом была одна из главных причин моего письма к нему. Он этого совета не принял, надо сожалеть об этом, тем более что такое уклонение тов. Лебедем от мотивировки своего отказа от своей предыдущей ложной “теории” и отказ от подачи критики ее – теперь уже нельзя признать случайным, а он является уже умышленно и полностью сознательным, потому что только тот вопрос моего письма тов. Лебедь оставил без всякого внимания»
[412].
