Именно данное обстоятельство стало решающим, когда после смерти Ленина развернулась борьба за личную власть в стране. Опираясь на расставленные им, Сталиным, кадры, он и победил всех своих конкурентов и оппонентов (речь, конечно об определяющем факторе, которым не исчерпывалась вся многоаспектность и сложность борьбы). А как действует механизм, созданный генсеком, Н. А. Скрыпник хорошо знал, учитывал, кроме союзного масштаба, например, опыт Христиана Георгиевича Раковского при попытках противодействия генсеку в момент создания СССР, или Эммануила Ионовича Квиринга, отважившегося очень деликатно прикоснуться к кадровой проблеме в партии в 1925 г., а также Александра Яковлевича Шумского, инициировавшего важные жизненные шаги, которые, однако, по мнению генсека, нарушали границу компетенции республиканского наркома. Коротко говоря, итог для них, как и многих других республиканских деятелей, оказывался плачевным – «отлучение» от серьезных политических постов.
Борьба за власть, как известно, идет и завершается не только на ее высших этажах, а с неизбежностью распространяется и на тех, кто, казалось бы, о своем участии в политических сражениях («разборках», их часто называют грязными) и не мыслит. Тем более что Сталин, его ближайшее окружение создавали систему, при которой верховная власть должна была охватывать своим влиянием, контролем все общество сверху вниз (по вертикали) и в такой же степени во всех без исключения регионах (по горизонтали). На перевоспитание инакомыслящих времени у руководства просто «не хватало». Следовало как можно быстрее сконцентрировать волю, усилия всего общества на таких сверхпроектах, как индустриализация страны, подчиненная в значительной степени этой же цели, хотя и до определенного предела самодостаточная – коллективизация и тому подобное. Что же касается таких средств внешне вполне демократического влияния, как различные дискуссии (было время, когда им не было счета – литературная, философская, историческая, экономическая и др.) вроде и приносили ожидаемый эффект (М. Г. Хвылевого, В. А. Юринца, М. И. Яворского, В. Сухин-Хоменко, А. А. Ричицкого, М. С. Волобуева идейно «обезоруживали», морально осуждали, заставляли каяться), то они, однако долго тянулись, привлекали массовое внимание, возбуждали общественные настроения, да и не во всем достигали желаемой для власти цели, оставляли по существу нетронутыми носителей чуждых социализму идей. Им на смену пришли административные меры – лишение должностей, особенно руководящих, а за ними и привлечение к уголовной ответственности. Поиск обвинений – дело силовых органов, на то они и специалисты, а вот идеологическую подоплеку предложил сам Сталин. Это был лозунг об обострении классовой борьбы по мере продвижения к социализму.
Украинский нарком Николай Скрыпник не привык ограничиваться региональными рамками, а всегда имел, открыто обнародовал и принципиально отстаивал собственные мысли, взгляды и на общесоюзные, и на глобальные проблемы. Отреагировал он и на сформулированный генсеком новый тезис.
Сомнений не вызывало, что в международном масштабе старый мир еще очень могуч, и не будет спокойно наблюдать, как постепенно у него кто-то будет отбирать власть. Бесспорно, он использует свой явно превосходящий потенциал не только для сохранения, укрепления господства, но и для того, чтобы отвоевать уже утраченные позиции, перманентно инициировать напряжение, чтобы в нужный момент нанести и решающий удар. Здесь интуиция и логика Сталина не подводили.
А вот относительно использования лозунга обострения классовой борьбы в соответствии с приумножением социалистических завоеваний относительно внутриполитических тенденций как минимум возникали вопросы.
И первый из них – не развяжет ли это чрезмерно руки охранительным органам, чтобы в случае необходимости оправдать любые репрессивные действия?
Вот здесь Николай Скрыпник разглядел возможную угрозу, таившуюся в сталинском тезисе и его гипертрофировании, обнаруживал алогизм, противоречие хода сталинской мысли, «дополнявших» ее многочисленных аргументов. В докладе на XIII Одесской окружной партконференции об итогах ноябрьских (1928 г.) пленумов ЦК ВКП(б) и ЦК КП(б)У 11 декабря 1928 г. он сказал: «Перед нами на пленуме ЦК встал такой “маленький” вопрос, как классовая борьба на селе – она уменьшается, или обостряется?» – и дальше открыто солидаризировался с Алексеем Ивановичем Рыковым, назвавшим при обсуждении этого вопроса на пленуме сталинский тезис троцкистским. «Действительно, – говорил нарком, – думать, что сила и сопротивление буржуазии все время будет все большей и большей вплоть до нашей окончательной победы, – это значит повторять старую поговорку – «таскать вам не перетаскать». Мы бьем и бьем буржуазию, а она все сильнее и сильнее выступает против нас, и тогда, в конце концов, окончательная победа становится невозможной. Такой взгляд, разумеется, полностью троцкистский…»
[501]
Кристально честный революционер, Николай Алексеевич не допускал мысли, что в рядах его родной партии может сформироваться и критически угрожающая масса отступников от коммунистических идеалов, корыстных перерожденцев, просто подлых предателей, которые будут равнодушными к народным интересам, к перспективам высоко гуманистического движения. Потому всегда будет существовать и непременно укрепляться сила, бесконечно преданная социальному прогрессу и такой же безграничной, вдохновляющей и всепобеждающей будет ее поддержка трудящимся народом. Следовательно, и общая перспектива не просто обнадеживающая, она – неоспоримо оптимистична.
И снова, уже в который раз приходится вспоминать о склонности Н. А. Скрыпника к определенной, иногда значительной переоценке достигнутого, вдохновенной пропаганде утопических идей и проектов, неумении отличить желаемое от действительного. В частности, относительно национальной политики, подвижек в пользу социализма в Украине Николай Алексеевич считал ситуацию абсолютно необратимой, а тенденции стабильно положительными, однозначно прогрессивно ориентированными. Исходя из этого, не усматривал и сколько-нибудь серьезных оснований для повышения готовности к усилению репрессивной политики в республике. Не видел даже причин для беспокойства, по крайней мере в ближайшей перспективе.
Понятно, что автору сформулированной «теории» обострения классовой борьбы подходы и достаточно острые, бескомпромиссные высказывания украинского наркома не могли быть по душе. Кроме того, последовательно следуя принципу «двойной бухгалтерии», генсек, как бы в точном соответствии с соображениями-предположениями Скрыпника, стал все активнее переносить акцент на необходимость борьбы с «националистической контрреволюцией» и «националистическими уклонами». И это было не случайным, ведь это стало в руках Сталина одним из самых мощных рычагов в создании режима личной власти, в выхолащивании реального содержания советской федерации, в обосновании антигуманных действий по отношению к отдельным союзным республикам. Место взвешенного и тщательного анализа национальных процессов начали занимать громкие политические кампании «борьбы с национализмом», под которые нетрудно было подвести не только любые попытки поиска оптимальных форм взаимоотношений между центром и республиками, а вообще преданность национальным традициям. «Кроме всего, – замечает в книге “Интернационализм или русификация?” И. М. Дзюба, – эта сталинская политика была направлена на то, чтобы выбить из украинского народа всякие остатки национального чувства и национального сознания»
[502].
