Во всяком случае, конечно, не кардинал инспирировал решение суда, вынесенное по «Мемуарам» Маргариты в начале 1629 г., о котором мы знаем только, что санкции, которые оно предусматривало — изъятие книги и запрет книготорговцам продавать ее, — очень скоро были смягчены
[667]. Гранье даже должен был выглядеть в глазах Ришелье настолько невиновным, что стал одним из первых членов Французской академии, которую тот чуть позже основал. Здесь сказалось, несомненно, влияние потомков тех, кому Маргарита предъявила обвинения в «Мемуарах»: они могли оскорбиться. В первом ряду подобных людей находятся Рецы, ставшие одним из самых могущественных семейств: ведь королева назвала их предка Альбера де Гонди одним из главных виновников Варфоломеевской ночи (вспомним, что это ему, по ее словам, было поручено уговорить Карла IX). Немного дальше мы увидим, почему есть законные основания подозревать их в давлении на власть.
Как бы то ни было, несмотря на купюры и отсутствие последней части, несмотря на судебный запрет, эта книга сразу же получила величайший успех, и ее немедленно стали скрытно переиздавать: шесть тиражей приходится только на 1628 и 1629 гг., а потом переиздания происходили со средним интервалом в пять лет до самого 1660 г. Очень скоро «Мемуары» стали известны и за границами Франции — с 1630 по 1645 г. три издания увидели свет в Англии, а в 1641 г. появился итальянский перевод. Такая издательская активность, уникальная в своем роде, свидетельствует об успехе книги у образованной публики, которую привлекали как описание истории, так и простой и изящный стиль, лишенный архаичности и педантизма, который вполне соответствовал эстетическим вкусам XVII в. У нас есть немало свидетельств того, каким «современным» выглядел текст Маргариты в момент появления и какой восторг вызывал он у читателей. Фонтене-Марёй скажет в собственных «Мемуарах», что мемуары королевы «получили широкое одобрение»
[668], а Поль Пеллиссон, секретарь Французской академии, составляя историю своего уже почтенного учреждения, сообщит, что эта книга была одним из четырех текстов, убедивших его в превосходстве французского языка над языком Цицерона. Он даже добавит, что, когда открыл ее в юности, то «перечитал дважды с начала до конца всего за одну ночь»
[669].
Контрнаступление 1630-х гг.
В конце 1630 г. долгие месяцы интриг, направленных на оттеснение Ришелье от власти, закончились «Днем одураченных» и бегством Марии Медичи в Нидерланды. Ведь Мария Медичи и ее невестка Анна Австрийская в свое время объединились против кардинала, поскольку считали пагубным влияние, которое он оказывал на короля, с тех пор как вошел в состав правительства, и осуждали его воинственную внешнюю политику. Но поражение союза двух королев стало не просто поражением политической коалиции. Оно также — и, может быть, прежде всего — положило начало систематическим действиям по отстранению от власти всех знатных дам, чье присутствие на политической арене было невыносимо для многих и чье могущество казалось пороком, присущим властвованию старинной знати. Ришелье, мечтавший «сбить спесь с вельмож», понял, что эти дамы — слабое звено в рядах княжеской аристократии, власть которой он хотел ограничить. Поэтому он не довольствовался тем, что вынудил королеву-мать бежать, а Анну Австрийскую — стать не более чем супругой короля. Мобилизовав своих драматургов
[670] и своих историографов, он предпринял идеологическое наступление с целью оспорить допустимость присутствия женщин как таковых на политической арене. Главной мишенью этих нападок станет, разумеется, Мария Медичи, противница живая и опасная; но в ходе этого наступления, которое тогда только начиналось и продолжится вплоть до триумфа абсолютной монархии, его участники метили — и попали — также во многих других женщин. Что касается Маргариты, она уже пятнадцать лет как умерла. Но ее «Мемуары» только что с блеском напомнили, какую политическую роль могут играть принцессы, и ее образ по-прежнему вдохновлял феминисток… Так что было небесполезно дискредитировать заодно и ее. Это и было поручено трем главным историографам Ришелье — Жану-Батисту Матьё, Сципиону Дюплеи и Мезере.
В 1631 г. была переиздана «История Франции» Пьера Матьё значительно переписанная его сыном Жаном-Батистом, прежде всего в местах, посвященных королеве Наваррской. Судя по всему, историограф читал отца Илариона де Коста, у которого он заимствует целые куски текста, но при этом подправляет их. Так, Маргарита сделала из Юссона «Фавор для своего благочестия, Ливан для своего уединения, Олимп для своих занятий, Парнас для своих муз, Киферон для своих романов, Кавказ для своей скорби»… Особо подчеркивая сладострастие своей героини, он делает из королевы жертву родительского деспотизма в чистом виде: она была «выдана за короля Наваррского ради блага и спокойствия сего государства, а не за герцога де Гиза, в которого, похоже, была влюблена», после чего была вынуждена жить с мужем и лишилась «милости короля своего брата, так как слишком открыто сказала, что больше не желает видеть короля Наваррского, что его общество превратилось для нее в невыносимую муку»
[671]. Почти насильно отправленная матерью в Нерак, она якобы воспользовалась первой возможностью, чтобы укрыться в Ажене, а потом перебралась в Юссон, чтобы наглядней продемонстрировать желание расстаться с мужем…
Не довольствуясь тем, что объясняет политический маршрут Маргариты отвращением к мужу, Матьё кроме того, подрывает доверие к ее свидетельству — но не в открытую. Ведь в той же «Истории Франции» он публикует «Рассуждение […] о причинах и мотивах Варфоломеевской ночи», якобы написанное Генрихом III в Кракове. Этот документ — фальшивка, вероятно, изготовленная самим историком, — противоречит «Мемуарам» королевы и удивительным образом снимает с Гонди всякую ответственность за резню… Несомненно, здесь, как и в приговоре суда по поводу «Мемуаров», надо усматривать могущественную руку семьи Редев
[672].
Вторым историографом Ришелье, который взялся за перо, чтобы дискредитировать королеву, был Сципион Дюплеи, ее бывший докладчик прошений, работавший с начала 1620-х гг. над «Общей историей Франции». В 1628 г. он выпустил третий том, завершившийся историей Карла IX. Упоминания о Маргарите в этой книге — вполне доброжелательные. Дюплеи сумел описать королеву такой, какой ее знал, причем пошел на то, чтобы развенчать миф о великой любви между ней и Гизом и оспорить версию насильственного брака. Как, возможно, вспомнят наши читатели, он объяснял, что желание стать королевой пересилило опасения Маргариты и что после она «отдала сердце» супругу.
