Защита Маргариты
К людям, взявшимся за перо, чтобы оспорить выводы Сципиона Дюплеи, относится прежде всего Матьё де Морг, бывший проповедник королевы и духовник Марии Медичи. В 1636 г. он объявил войну «подлейшему» историографу, «которого испорченность нашего времени избрала любимцем». По его словам, Дюплеи совершил три преступления против Истории. Первое, которому Морг посвятил большую часть своего опровержения, заключалось в клевете на Марию Медичи: кардинал «усадил за работу всех продажных писателей Французского королевства, чтобы оклеветать ту, которая когда-то дала ему в руки средства для приобретения чести». И Дюплеи раболепно повиновался, не поколебавшись задеть своей клеветой других знатных дам: «Чтобы оскорбить великую государыню, он обвиняет всех женщин». Второе преступление — безудержная лесть кардиналу, доходящая до смешного: Дюплеи без устали величает его столь гротескными титулами, как «могучий гений», «светоч государства», «величайший человек века», и множит панегирики, полные небылиц. Наконец, третье непростительное преступление — оскорбление Маргариты, хотя ей тот обязан всем: «Дюплеи в то время был бедняком, взявшимся толковать философию по-французски […]; свое поприще он начал при ней, и именно со сцены этого маленького двора он перешел на сцену большого мира, на каковой теперь проявляет самую черную и самую гнусную неблагодарность, какую когда-либо выказывал человек. Чего он только не сказал в укор этой великолепной и воистину царственной монархине, которая облегчила обретение Францией покоя!» То есть Морг пытается опровергнуть утверждения историографа: «Государыню весьма добродетельную хотят представить брошенной женой, женщину, обладавшую самым благородным, сильным и просвещенным умом, какой только их пол позволял иметь женщинам того века, — ипохондричкой»
[679]. И духовник высмеивает Дюплеи за использование приема, состоящего в бесконечном повторении: «я был у нее, я ее знаю», как будто только он один был с ней знаком, как будто из-за этого надо верить ему на слово…
Второе возражение исходило от человека, имевшего неизмеримо больший авторитет, чем Матьё де Морг: это был Сюлли, в 1638 г. выпустивший первое издание своих «Мудрых королевских основ экономики государства», иначе говоря, своих мемуаров. Он тоже хорошо знал эпоху, о которой писали историографы Ришелье, и без колебаний выступил в защиту своих современников, обличая «писателей, речь которых мы услышали, и прежде всего некоего Дюплеи», которые — «настоящие наемники». Последний, — обвиняет Сюлли, — очернил «таких особ, как король Генрих III, королева Луиза его жена, монархиня, почитаемая людьми самыми мудрыми и благочестивыми, королева его мать, Месье его брат, королева Наваррская, о которой он отозвался хуже всего, хотя жил у нее на жалованье, и других достойных лиц». Он им приписал «гнусности и мерзости, и зловредные и ужасные умышления друг против друга, ни малейшего признака которых никогда не обнаруживалось, притом бесстыдную лживость подобных обвинений никто не может сознавать лучше [него]»
[680]. Впрочем, Маргариту Сюлли редко упоминает в своем труде. Мы видели, что он сохранил лучшие воспоминания о годах ее молодости, в Нераке, когда королева приобщала двор короля Наваррского к правилам нетривиальной любви, но считал ее отчасти ответственной за развязывание «войны влюбленных» — по тем же причинам, что это делал и д'Обинье: оправдывая гугенотскую сторону. Зато великий казначей Франции приводит верные сведения об эпистолярных сношениях, которые имел с владелицей Юссона во время переговоров о разводе и в последующие годы — это стало для него поводом привести несколько писем королевы-изгнанницы и напомнить о ее роли в раскрытии заговора графа Оверньского и герцога Буйонского. Однако это свидетельство бывшего министра Генриха IV, опубликованное нелегально, будет целиком напечатано, став доступным для просвещенной публики, только после смерти Мазарини.
В те же годы взялся за перо, чтобы опровергнуть пропаганду власти, и другой видный политик — маршал Бассомпьер. Его «Замечания на "Жизнеописания Генриха IV и Людовика ХIII Дюплеи» содержат внимательный анализ ошибок либо глупостей Дюплеи, которые он отмечает почти все подряд и скрупулезно опровергает; но книга также показывает, какой гнев испытывал маршал, читая эту официальную историю, — он то и дело клеймит историографа за бесхарактерность, называя даже «животным» и «невеждой». Так, браня Дюплеи за высказывание о «нежданном приезде Королевы Маргариты» в Париж в 1605 г., он приходит в ярость: «Ты бессовестный лжец — ведь мало того что ее приезд был приятен [королю], но [король] несколько раз уговаривал ее, прежде чем она соизволила согласиться». И в ее приеме не было ничего скандального: «Король отправил для ее встречи в Мадрид (Мадридский замок] господина де Вандома в сопровождении господина де Монбазона и знатнейших вельмож, а когда она прибыла в Лувр, король вышел ее встречать на середину двора, а королева — к подножью главной лестницы». Бассомпьер не принимает также оправданий Дюплеи: «Каким бы негодяем ты ни был, но когда тебе поручили очернить государыню, чей хлеб ты ел, — как мог ты на это согласиться?» Наконец, он обращает внимание на противоречия в некрологических «похвалах» в последнем томе, особенно насчет пристрастия королевы к возвышенной любви: «Ты сам опровергаешь всю грязь, какую писал в предыдущих книгах, где измышляешь и прочие мерзости, внушающие ужас». И заключает на этот счет: «Ты хвалил лишь затем, чтобы хулить»
[681].
Бассомпьер, который был одним из ближайших друзей Генриха IV с конца XVI в., считает нужным опровергнуть и еще одно ложное утверждение — о мнимой ненависти Маргариты к супругу, о которой историограф не уставал твердить. «Эта скотина несколько раз это повторила, а ведь и тот, и другая давали понять, что когда-то были очень влюблены друг в друга, и я слышал, как они оба говорили об этом между собой; […] он женился на нее не против ее воли, она была очень этим довольна». Что касается претензий историографа на то, чтобы своей прозой развеять мнимую ложь в «Мемуарах» королевы, то маршал отметает эти претензии одной фразой: «Какое оскорбление она могла нанести этому великому королю, который был для нее защитой, не говоря уж о том, что питал к ней привязанность — он это выказывал открыто и кичился этим!»
[682] Эти уточнения, отмеченные печатью здравого смысла, не будут опубликованы при жизни маршала — их не пропустит цензура. А когда его произведение выйдет в свет, в 1665 г., шум вокруг «Истории» Дюплеи будет уже забыт — мало кто из историков ее прочтет.
