Новое наступление 1660-х гг.
Начало личного правления Людовика XIV в 1661 г. знаменует решительный поворот в истории утраты древней аристократией ее влияния: король упразднил старинные должности коннетабля и первого министра, снял кардиналов, принцев крови и высшую знать с важнейших мостов, окружил себя служащими буржуазного происхождения и произвел полную конфискацию политической власти. Не преувеличивая значения этого феномена — ясно, что еще не все счастливые дни дворянства остались в прошлом, — считаю нужным подчеркнуть, что это сильно ограничило для вельмож реальную свободу действий и ослабило идеологические основы их доминирования, не раз вызвав у них открытое недовольство тем, куда все идет, и важнейшую роль в формировании таких настроений играли историческая наука и память о былых противостояниях с монархией. Поднимающийся класс тоже участвовал в написании истории — это было стратегически важным направлением его идеологического наступления, позволявшим ему вновь и вновь обличать нравы дворян, чтобы более успешно парировать их притязания на политическую власть.
В 1660 г. этому прежде всего послужил вышедший из печати «Сатирический развод», который вместе с прочими текстами вошел в состав «Сборника разных сочинений, служащих для [понимания] истории Генриха III»
[697]. Книга, очень хорошо демонстрирующая интерес той эпохи к истории и особое пристрастие к «малой истории», включила три переиздаваемых текста («Дневник царствования Генриха III» Летуаля, «Барона Фенеста» д'Обинье и «Любовные похождения великого Алькандра» принцессы де Конти) и один, который раньше не издавался, — «Католическую исповедь де Санси» д'Обинье. «Развод» был настоящим «ядром» этого набора текстов, поскольку содержал, формулируя в самых сильных выражениях, насколько было возможно, оба обвинения, которые выдвигал весь «Сборник»: здесь клеймили распутство высшей знати и участие женщин в политике — люди Старого порядка считали эти феномены безусловно взаимосвязанными. В самом деле, «Дневник» Летуаля (в предложенной версии которого по-прежнему не было и намека на Маргариту) давал — иногда в заинтересованном, но чаще всего в осуждающем тоне — критическое описание политических нравов королевской семьи и других знатных семейств, прежде всего Гизов, которые в течение последних семи лет существования Лиги контролировали Париж. «Процесс Никола Пулена», прилагавшийся к «Дневнику» начиная с издания 1621 г. и связанный главным образом с парижским восстанием, представляет методы управления принцев и принцесс из Лотарингского дома в еще более неодобрительном тоне: осуждаются как слабости Майенна, так и «преступная» пропаганда его сестры, герцогини де Монпансье. С другой стороны, оба памфлета, подписанных именем д'Обинье («Фенест» и «Санси»), высмеивали нравы придворных, разложившиеся благодаря легко доступным удовольствиям и ставшие извращенными в результате управления регентши Марии Медичи. Что касается изящного романа принцессы де Конти, единственного произведения, вышедшего из той среды, которую весь «Сборник» смешивал с грязью, то соседство прочих текстов бросало на него очень своеобразное освещение — первый Бурбон выглядел не только неисправимым волокитой, но еще и одним из тех монархов, которые посвящали себя удовольствиям и терпели власть женщин; а литоту, утверждавшую, что Мелисса была «менее целомудренна, чем Лукреция», ясно расшифровывал соседний текст, получивший название «Сатирический развод, или любовные похождения Королевы Маргариты». На случай, если бы читатель не уловил смысла такого соединения текстов, издатель в «разъяснении имен собственных» уточнял, что Мелисса — это Маргарита Французская, «обыкновенно называемая Королевой Маргаритой».
Это произведение имело значительный успех, судя по переизданиям: по два в 1660 и 1662 гг., по три — в 1663 и 1666 гг. И еще два — в 1693 и 1699 гг., то есть двенадцать перепечаток до конца века. И оба обвинения, содержавшиеся в нем, по мере новых публикаций становились все более тяжкими: в 1662 г. издатель вставил в конец «Сборника» знаменитое «Удивительное рассуждение о жизни и деяниях Екатерины Медичи». В 1663 г. В тексте «Развода» появились добавления, написанные откровенно хуже, которые представляли собой либо частности, либо вымыслы — например, о ребенке, якобы родившемся у Маргариты от Шанваллона (и не упоминавшемся в первой версии); в дальнейшие годы «Сборник» стал толще за счет «Писем короля Генриха IV госпожам герцогине де Бофор и маркизе де Верней», а также другой сатиры — «Апологии короля Генриха IV, адресованной тем, кто порицает его за то, что он больше жалует врагов, чем сторонников».
В следующем году после первой публикации «Развода» вышла еще одна книга, очень важная для формирования посмертной репутации Маргариты. Речь идет об «Истории короля Генриха Великого», написанной Ардуэном де Перефиксом — епископом Родезским, наставником Людовика XIV, будущим архиепископом Парижским и гонителем монахинь Пор-Рояля. Фактически это был первый камень, заложенный в основу культа первого Бурбона, — популяризаторская книга, без примечаний, в одном томе, с краткими резюме на полях, с восхищением изображавшая «нашего Анри» неподкупным и непобедимым героем, «которого очень любил народ за доброту и справедливость» и который сумел прожить, не замаравшись, среди «пороков этого двора, хотя они были ужасны»
[698].
В том, что касается трактовки образа Маргариты, Перефикс образует как бы связующее звено между двумя эпохами. С одной стороны, он воспроизводит довольно положительные суждения, которые дошли до него. Конечно, она интриговала в Париже, а потом в Гаскони (это она разожгла войну в 1580 г.), но потом она «добровольно заточила себя в крепком замке Юссон в Оверни». Потом она «получила дозволение приехать в Париж, деньги, чтобы оплатить свои долги, большие пенсии, герцогство Валуа в пользование и некоторые другие земли. Она прожила еще более пятнадцати лет и выстроила Дворец […]. Она весьма любила хороших музыкантов, поскольку обладала очень тонким слухом, а также ученых и красноречивых людей, поскольку имела блестящий ум и умела поддерживать очень приятную беседу. Впрочем, она была щедрой до расточительности, пышной и великолепной». С другой стороны, историк исказил ее портрет в двух отношениях: прежде всего тем, что обошел молчанием целые эпизоды ее жизни (поездку во Фландрию, оскорбление 1583 г., захват Ажена), а также тем, что приписал ей кокетство, безответственность. Так, в 1574 г. «Королева Маргарита, которая, по правде сказать, не могла жить ни без интриг, ни без галантных похождений, всеми силами способствовала сохранению этих добрых отношений [между Гизом и королем Наваррским] и пыталась связать с ними Месье […], которого страстно любила». Это утверждение, бессмысленное с исторической точки зрения (ведь король Наваррский и Алансон тогда возглавляли партию «недовольных», а Гиз уже прочно примкнул к католической партии), должно было подкрепить тезис о все еще идиллических отношениях между королевой и ее первым любовником. Последний из ее недостатков, отмеченный историком, тоже должен был подтвердить его правоту: «Она не знала, что такое платить долги». Все это особо подчеркивает великодушие великого короля: «Генрих, познакомившись с ее нравом и поведением, предпочел бы, чтобы она лучше находилась подальше, чем близко. Тем не менее, видя, что она неисправима, он решил смириться и предоставил ей полную свободу»
[699].
