Торжество буржуазной историографии до самой смерти короля-солнца
Интерес к истории и историям как феномен в последние годы XVII в. и в первые десятилетия следующего века еще сохранялся
[722]. Правда, сочинения, претендовавшие на связь с действительностью, в большинстве имели форму романов, рассказывали скорей о жизни частных лиц и всё больше обращались к недавнему прошлому. Тем не менее французские историки, интерес к трудам которых подпитывала мода на исторические романы и которые, главное, выполняли волю Людовика XIV всё прочнее внедрять в сознание нации представление о легитимности его власти, с 1680-х гг. тоже снова активизировались. Только в их книгах и можно найти упоминания о Маргарите.
В 1685 г. Мезере издал новую, сильно переработанную версию своей «Истории Франции», где большая часть мест, имевшая отношение к королеве, была переписана
[723]. Похоже, историк незадолго до этого перечитал «Мемуары», которым здесь при описании 1574–1575 гг. следует очень близко. В частности, он упоминает интриги Ле Га и мадам де Сов с целью поссорить принцев, донос королю о любовной связи Бюсси и Маргариты, покушение на этого молодого человека, насмешки фаворитов над герцогом и т. д. Однако большинство изменений несет на себе печать тех сорока лет, которые прошли после первого издания. Некоторые новшества обязаны своим появлением знакомству автора с трудом Перефикса, за которым Мезере следует в некоторых местах почти дословно и из-за этого даже пишет чудовищные глупости. Так, он воспроизводит утверждение, что к 1575 г. королева якобы старалась создать союз между Гизом, королем Наваррским и Алансоном. Что касается ее отъезда в Гиень, то историк выдает такой комментарий, взятый непосредственно у предшественника: «Она, отнюдь не склонная жить при муже и считавшая, что оставить великий двор — значит покинуть Мир, сочла себя настолько оскорбленной этим, что принялась изыскивать и создавать все возможности, какие только могла, чтобы за это отомстить»
[724].
Путаницу с двумя поездками в Гасконь автор далеко не исправил, а даже усугубил: в 1578 г., — пишет этот историк, — Екатерина увезла с собой дочь, так как ее приезда требовал муж, «не столько из любви, какую питал к ней, сколько чтобы не допустить скандала; король же, который ее не мог терпеть при дворе из-за козней и интриг, которые она ежедневно плела против него в пользу Месье, своего любимого брата, в довольно грубых выражениях приказал ей следовать за матерью и соединиться с супругом». Несомненно, здесь историк следовал Сюлли, который, вспомним, смешал оба периода и «Воспоминания» которого к тому времени были недавно переизданы. Другие мелкие изменения были связаны с политической и идеологической эволюцией, случившейся в течение сорока лет. Например, именной указатель к книге представляет королеву как «Маргариту де Валуа, обычно называемую Королевой Маргаритой», — то есть как в издании «Сатирического развода». Все меньшее понимание автором политической роли, какую могли в прошлом играть женщины, обнаруживается и в комментарии к путешествию во Фландрию, во время которого, — пишет Мезере, — «она хвалится» тем, что нашла союзников брату, «но некоторые полагали, что она старалась более ради герцога де Гиза, чем ради Месье», очевидно, из-за любви; это соображение, конечно, автор опять-таки взял у Перефикса. Ощущается и буржуазное влияние — например, в вымысле, что владелица Юссона якобы посылала прошения о возвращении в Париж, «особенно после того как узнала, что у королевы родилось несколько детей»
[725].
Таким образом, на явный собственный антифеминизм у этого историка накладывается антифеминизм предшественника, более скрытый, и в результате он пишет портрет неисправимой паразитки: она «не преминула, чтобы заслужить эту милость [вернуться в Париж], предпринять очень активные интриги с целью раскрыть происки графа Оверньского, о которых послала королю несколько предупреждений» — как будто Маргарита чуть ли не сама сплела заговор Бирона, мадам де Вернйй и графа Оверньского, чтобы получить дозволение покинуть Юссон. Позже «она купила другой [отель] в Сен-Жерменском предместье. […] Там она весь остаток жизни держала свой маленький двор, причудливо сочетая развлечения с набожностью, любовь к литературе с тщеславием, христианское милосердие с несправедливостью». По последнему пункту Мезере снова цитирует Перефикса: «Она не знала, что такое платить долги!»
[726]
Менее чем через десять лет, то есть в 1694 г., в атаку на славное прошлое пошел еще один историк — после нескольких хроник, посвященных другим французским королям, он предложил свою «Историю Генриха III». Варийас взялся за этот материал первым последе Ту, чья «История» все еще была напечатана на французском лишь частично
[727]. Он принял версию убийства Ле Га, выдвинутую магистратом, просто-напросто переписав у него несколько пассажей и предварив их таким комментарием: «Невозможно догадаться о причинах, по которым Королева Маргарита испытывала к нему неприязнь, а та причина, какую она приводит в начале своих "Мемуаров", неправдоподобна. […] Более вероятно, что Королеву Маргариту настраивала Екатерина Медичи, ее мать», и что она «не могла допустить, чтобы кто-либо другой пользовался большим доверием Генриха III»
[728].
Варийас порой обращался с историей очень вольно. Маргарита и Гиз, — изрек он, — были обручены друг с другом с семи лет, но Карл IX, опасавшийся усиления могущества Гизов, уготовал сестре участь приманки с целью устроить резню гугенотов; первое утверждение здесь вымышлено, второе, столь же ложное, имеет источником «Пробуждающий французов» через посредство «Сатирического развода». Не побоялся он и объяснить отъезд королевы от французского двора в 1578 г. смертью фаворита Генриха III — даром, что тот погиб тремя годами раньше: «Король, раздосадованный потерей Ле Га, заставил королеву Наваррскую уехать к мужу». Наконец, мы видим, как запросто он отметает сомнения Мезере насчет виновности Маргариты в убийстве гонца Жуайёза в 1583 г.: этот гонец, — утверждает он, — вез депешу, содержавшую «некоторые сведения, имевшие отношение к ней»
[729]; вот она и велела его убить, и потому содержание его послания так и осталось неизвестным!
