— Почувствовал бы ты биенье своего сердца,
Если бы какая-то красавица, улыбкой…
— Да, но, скрывая свою горячку,
Я бы усомнился в своем блаженстве.
— Если слезы любви увлажняют глаза,
Вам за плечи ложится рука,
Раймон!… ее уста прижаты
К вашим устам, свежим и робким?
— Этот поцелуй, этот милый поцелуй
Определил бы мою судьбу;
Я бы обожал ее, эту подругу,
И не опасался обмануться
[775]…
Два этих стихотворения изображают женщину, имеющую довольно мало отношения к сомнительным, а то и отталкивающим образам, какие уже два века воспроизводили историки: первое описывает недоступную и роковую принцессу, второе — чуткую и желанную возлюбленную. Любопытно отметить, что красавица, о которой идет речь в обоих случаях, именуется «королевой Маргаритой», притом что очевидно, что имеется в виду королева Наваррская: именно под этим именем она сохранилась в народной памяти, под именем, которое ассоциировалось с положительным образом изысканной и обворожительной молодой женщины; в том же освещении и под тем же именем появится она и в следующих произведениях.
«Хроника царствования Карла IX» Мериме, опубликованная в 1829 г., рассказывает о любви гугенота Мержи и католички Дианы де Тюржи в течение нескольких месяцев перед Варфоломеевской ночью и после нее: это побоище со времен Революции по-прежнему вызывало споры. Маргарита в этом романе еще фигурирует только как элемент декора, но такая ситуация сохранится ненадолго. Ведь друг Стендаля написал первый из большого ряда исторических романов, авторы которых помещали любовные приключения в отдаленные эпохи, пользуясь ими с той откровенной беззастенчивостью, которую объяснял поиск «местного колорита». «В истории я люблю только анекдоты, — пишет Мериме в предисловии к книге, — а из анекдотов предпочитаю такие, в которых, как мне подсказывает воображение, я нахожу правдивую картину нравов и характеров данной эпохи»
[776]. Появился жанр, который вдохновит многих авторов.
Однако популярным персонажем в 1830 г. и на всю первую половину XIX в. Маргариту сделал не исторический роман, а роман, где история занимает важное место: «Красное и черное». Ведь вторая семья, в которой служит Жюльен Сорель, происходит от Бонифаса де Ла Моля, и дочь графа, Матильда, создала настоящий культ бывшей любовницы своего пращура. Каждый год 30 апреля она надевает траур в память об этом знаменитом предке, обезглавленном вместе с его другом Коконнасом. «Но что тут более всего трогает мадемуазель де Ла Моль, — объясняют Жюльену, — […] в этой политической трагедии ее больше всего поразило то, что королева Маргарита Наваррская, тайно от всех укрывшись в каком-то доме на Гревской площади, отважилась послать гонца к палачу и потребовать у него мертвую голову своего любовника. А когда настала полночь, она взяла эту голову, села в свою карету и отправилась в часовню, которая находится у подножия Монмартрского холма, и там собственноручно похоронила ее»
[777]. Для Матильды этот жест — символ героичности века, в высшей степени благородного, который она описывает Жюльену так: «Войны Лиги — вот героические времена Франции, — сказала она ему однажды, и глаза ее сверкали восторгом и воодушевлением. — Тогда каждый бился во имя чего-то, что должно было принести победу его единомышленникам, а не ради того только, чтобы получить орден при вашем императоре». И девушка воображает себя в том самом XVI в., где находит образцы поведения; обреченная на салонный героизм, она совершает все новые опрометчивые, равно как и смелые поступки и решает выйти замуж за Жюльена, бросая вызов своему классу и своей судьбе. В конце романа она воспроизводит жест любовницы пращура: «Она пожелала похоронить собственными руками голову своего возлюбленного»
[778].
Маргарита здесь — далеко не просто беллетристический мотив. Ее образ не только вдохновляет девушку, но она как будто передает той, через века, частицу себя самой — свою энергию, гордость, смелость, верность, свое обыкновение привязываться к тому, кто этого заслуживает, и возвышать его до своего уровня. С другой стороны, образ королевы служит в романе настоящей метафорой, доминирующей во всей второй части, — символом прошлого времени, которое по сравнению с обескураживающим настоящим, эпохой Реставрации, выглядит — для Матильды и Жюльена, как и для автора, — исполненным блеска. Таким образом, роль, на которую Маргариту назначил Стендаль, особо важна, и память о королеве у этого аристократа по сердцу, если не по происхождению ассоциируется только с положительными представлениями. Тем не менее речь идет не об авторе защитительной записки короля Наварры, не о сообщнице Алансона, не о дипломате, показавшем себя в Спа или в Нераке, не о воительнице из Ажена и не о владелице замка Юссон, а всего лишь о любовнице заговорщика; и весь ее подвиг состоит в том, что она собственными руками похоронила голову возлюбленного… Как и многие современники, Матильда де Ла Моль почитает искаженный XVI век, где настоящие подвиги ее кумира ловко подменены фантастическими выдумками из «Сатирического развода».
Королева Наваррская стала в последующие годы действующим лицом и двух опер. Первая, «Пре-о-Клер», датируется 1832 г. Она написана Фердинандом Герольдом на либретто Планара по мотивам «Хроники царствования Карла IX» Мериме, но в Маргарите здесь уже нет ничего от «принцессы Грёзы». Привлекательная и любезная, она собирается покинуть французский двор, чтобы уехать к мужу, и, как может, содействует роману между графиней Изабеллой и беарнским послом Мержи. Эту оперу, весьма популярную, очень часто ставили в последующие десятилетия. Другое музыкальное произведение, где появляется королева, «Гугеноты» Джакомо Мейербера и Эжена Скриба, было впервые сыграно в Париже в 1836 г. Действие опять же происходит в августе 1572 г.: Маргарита, пытающаяся примирить католиков и гугенотов, добивается расторжения помолвки между Валентиной де Сен-Бри и графом де Невером и делает все возможное, чтобы на той женился Рауль де Нанжи, молодой протестант, в которого Валентина влюблена. Тем не менее многочисленные интриги препятствуют заключению этого брака, и оба героя гибнут вечером перед Варфоломеевской ночью. Успех этой оперы, огромной и затянутой, тоже способствовал тому, чтобы в «воображаемом» людей того времени первая супруга Генриха IV приобрела привлекательные черты.
