Конечно, нездоровое любопытство, которое вызывала эта книга, возникло не только по вине Лаланна. К тому моменту, когда он принял на себя тяжелый труд издать «полного» Брантома, сочинения словоохотливого мемуариста были переизданы уже четыре раза с 1822 г., и «Галантные дамы» стали бестселлером — это произведение, изъятое из «Мемуаров», претерпело полтора десятка переизданий отдельной книгой с 1834 г. И будет еще переиздаваться до 1900 г.: девятнадцатый век, похоже, был очарован этими вольными историями, где благородные дамы требуют, чтобы им поскорей задрали юбку, и просят добавки. «Знаменитые дамы» подобного успеха не имели: стратегии, применявшиеся знатными дамами для того, чтобы достичь власти или сохранить ее, мало кого интересовали, а соображения Брантома о салическом чаконе — и того меньше… Историк, далекий от того, чтобы связать свидетельство мемуариста с контекстом его времени, а «Сборник о дамах» — с остальным творчеством гасконского дворянина, разделяя предрассудки большинства представителей своего пола и своих современников, насмехался над автором, которого издавал, когда тот принимал сторону женщин. «Сатирический развод», — писал он, — это «яростный памфлет, который менее далек от истины, чем восторженный панегирик Брантома». Он без колебаний искажал истину: «Историки того времени дружно утверждают, что убийство [Ле Га] было совершено по наущению Маргариты де Валуа. Де Ту […] пространно рассказывает об этом факте»
[805]. А ведь де Ту не утверждал этого «дружно» ни с кем, поскольку был единственным «историком того времени», говорившим о виновности королевы в этом деле, — действительно, несколько излишне «пространно».
Шестерых эрудитов, взявшихся в 1875 г. за издание «Мемуаров-дневника» Пьера де Летуаля, в тех же недостатках обвинить нельзя. Вновь обнародуя один из документов, особо важных для знакомства с царствованием Генриха III и Генриха IV, они воздержались почти от всякой аннотации к произведению, которое представляли. Они также впервые опубликовали отдельные тетради, куда парижский хронист переписывал все тексты, с какими знакомился, его «Разные сборники, испещренные серьезным и забавным, добрым и дурным, сообразно времени». Здесь обнаруживаются стихи, упоминающие Маргариту, в том числе «Стансы Королевы Наваррской о ее романе с Шанваллоном» (увы, принадлежавшие не ей, как скоро объяснит один эрудит
[806]), а также несколько маленьких памфлетов, датирующихся 1605–1606 гг., и тексты на смерть Сен-Жюльена.
В последующие годы барон де Рюбль переиздал работы еще двух важных очевидцев того времени — Ла Югери, чьи «Неизданные мемуары» вышли в 1877 г., и д'Обинье, чью «Всемирную историю» он начал вновь выпускать с 1886 г. Вспомним, что первый — секретарь принца де Конде — несколько раз встречался с Маргаритой. Его рассказ бросал новый свет на приемы, какими пользовалась королева, чтобы добиться от принца признания договора во Флеи, на ее малоприятную встречу с королем Наваррским в апреле 1584 г. и на предположения о ее смерти, возникавшие после ее заключения в замок Юссон. Что касается издателя, то он сдобрил текст примечаниями, «прояснявшими» его весьма курьезно. Так, догадки в связи с исчезновением королевы прокомментированы таким образом: «Когда королева Маргарита была изгнана из Ажена, она укрылась в Карла. За ней погнался Канийак и захватил в плен. Став ее тюремщиком, он захотел стать ее любовником. Вскоре она сбежала от него и укрылась в Юссоне. Эту галантную историю в самых ярких выражениях рассказывает автор "Сатирического развода"»
[807]. Иначе говоря, де Рюбль путал места и действующих лиц, но доверял памфлетисту — которого даже внимательно не прочел…
К этому вопросу де Рюбль вернулся в своем монументальном издании «Всемирной истории». Оспаривая многие свидетельства современников, он отрицает, что исчезновение Маргариты когда-либо обсуждалось, но воздерживается от того, чтобы поставить под сомнение слова д'Обинье о королеве. Некоторые из его комментариев даже содержат ложные утверждения. Так, когда он, говоря о начале 1582 г.; упоминает «королеву Наваррскую, удовлетворенную тем, что добилась от Генриха III разрешения вернуться ко двору», он в подтверждение этого цитирует ее «Мемуары». А ведь мало того что королева никоим с этим, подтвержденные ее письмами к герцогине д'Юзес, которые к тому времени уже сорок пять лет назад были изданы Гессаром.
Масштабная публикация «Писем» Екатерины Медичи, за которую с 1880 г. взялись Ла Ферриер и Багно де Пюшесс, была одним из последних начинаний в этом роде. Как важнейший документ того периода, они содержат информацию первостепенной значимости о сложных отношениях между королевой-матерью и дочерью, поскольку судьба последней упоминается там много раз и содержится несколько писем первой ко второй. Эта публикация позволяет также уточнить даты и причины переездов Маргариты. Она выявляет, насколько важной была политическая активность последней, в частности, ее участие и разных переговорах с Алансоном, а потом с королем Наваррским и первый год ее пребывания в Гаскони. Наконец, выявляются грубость действий Генриха III и роль посредницы, какую Екатерина неизменно играла в отношениях брата и сестры, кроме как после того, как Маргариту арестовали зимой 1586 г. Комментарии обоих издателей, касающиеся королевы, часто кратки. Тем не менее они полностью отрицают существование письма Генриха III, которое якобы вызвало «войну влюбленных», как и ответственность Маргариты за этот конфликт: «Королева Наваррская сделала все от нее зависевшее, чтобы не допустить этой войны, от которой ничего не выигрывала»
[808].
Переиздание произведений Маргариты и публикации ее неизданных текстов до 1886 г.
Маргарита не принадлежала к числу авторов, которых так торжественно издавали и переиздавали. Ее наследие, конечно, было скромней по объему, чем у упомянутых только что персонажей, но, главное, ее фигуру не воспринимали как столь же серьезную — этот предрассудок тяготел и над ее братом Генрихом III, начала публикации колоссальной переписки которого придется ждать до середины XX в. Однако за этот период ее «Мемуары» дважды переиздали, а также откопали много ее еще неизданных писем, которые вышли в специализированных журналах по инициативе региональных историков, поскольку местная историография находилась на подъеме. Но на все комментарии, сопровождавшие эти документы, так или иначе наложила отпечаток легенда, которая испытала в то время расцвет и избавляла историков, имевших дело с личностью королевы, от усилий по исследованию своего предмета и размышлению над ним, какие им вроде как положено было предпринимать.
