Тем не менее историк был вооружен изрядным здравомыслием, позволившим ему не повторять морализаторских рассуждений предшественников и скорректировать несколько бесплотный образ, созданный Сен-Понси. Маргарита, — отмечал он, — «не имела пуританских представлений о добродетели и супружеской верности (требовать которой при таком муже, как Генрих IV, кстати, было бы очень глупо), не свойственных ни ее времени, ни среде, в которой она выросла». Она испытала любовь «к некоторым из самых выдающихся мужчин своего времени». Что касается последних фаворитов, она, несомненно, любила их «материнской и чисто платонической любовью». Но насколько интересно это перечисление, — таким вопросом задается под конец историк, — и «какое нам до него дело? Мы признательны Королеве Маргарите за то, что она хранила скромное молчание о событиях, касавшихся, в общем, только ее самой. […] Это признак хорошего вкуса, и только нездоровое любопытство тех, кто выискивал в истории любые непристойные эпизоды из жизни суверенов, могло бы осудить ее за это»
[842].
Другой интересный и новаторский аспект этой биографии заключается в главе, которую Мерки посвятил «легенде о королеве Марго». Не то чтобы он первым показал процесс последовательного создания такой легенды, в конечном счете исказившей образ героини, или нашел главных виновников этого искажения, но он первым систематически изложил то, что прежде было лишь разрозненными замечаниями в исследованиях предшественников, в частности, Базена и Сен-Понси. Мерки сообщает, что королеву «после свадьбы возненавидели протестанты; ее заметили рассказчики анекдотов, которых воодушевляли ее красота, ее ум, ее манеры; наконец, […] после смерти ее поносили и мешали с грязью в интересах государства». С другой стороны, ясно, что она позволяла злым языкам «за пределами ее дома болтать что вздумается», из-за чего о ней ходили слухи, как и о многих других. В основу легенды, — резюмирует он, — легли «несколько отрывков из Летуаля, человека честного, но легковерного, записывавшего в свой "Дневник" подряд без разбору все, что ему рассказывали; два-три анекдота г-на дю Вера, возвратиться к которому, возможно, было бы трудно, — вот почти и всё, что можно отметить из так называемых беспристрастных свидетельств». Остается «Сатирический развод». «Будь это старческим сочинением д'Обинье или одного из тысяч щелкоперов его времени — все равно удивительно, что историки и эрудиты […] цитируют его как авторитетный источник и основывают на нем свои мнения». Там и черпали свои сведения Бейль и все, кто шел по его стопам; однако историки XIX в. пошли дальше, полагает Мерки, помянув недобрым словом, в частности, Мишле, Лаланна и Ла Ферриера. «Нас здесь поражает, — комментирует он, — какая злонамеренная работа, иногда почти неосознаваемая, была проделана, чтобы создать легендарный образ королевы Марго»
[843].
В общем, это произведение оказывается одним из самых честных среди написанных в тот период, несмотря на первоначальные уклонения от истины. Можно предположить, что Мерки, задумав вполне исторический труд о династии Валуа, в центре которого стояла бы самая популярная представительница рода, поначалу испытывал к королеве не самый сильный интерес (отсюда длинные периоды в начале книги, где о ней не говорится), но далеко не сразу обнаружил, что она стала жертвой одного из самых упорных обманов в истории Франции (отсюда подъем на последних двухстах страницах и резкость финального разоблачения).
Такая же честность характерна для биографии, которую в 1907 г. опубликовал американец Хью Ноэл Уильямс, — очень серьезной толстой книги, которую он написал, вдохновляясь трудами Сен-Понси и Мерки, очень умело осуществив их синтез. На его взгляд, от слишком апологетической позиции первого следует отказаться: «Вероятно, все почитатели королевы вздыхают не напрасно». Но он не раз подчеркнул «выдающиеся дипломатические способности»
[844] монархини и избежал почти всех ловушек, в которые угодил Мерки под влиянием легенды. Использовав в заглавии имя «Queen Margot», он во всей книге называл ее только «Маргаритой» и под конец уточнил, что под этой кличкой она была просто более известна — что явная неправда.
Эта биография на английском языке поддержала за Ла-Маншем и за Атлантикой немалый интерес, сохранявшийся к первой супруге Генриха IV. В 1842 г. ее образ вдохновил Уильяма Тэйлора написать одну из его «Romantic Biographies», в 1878 г. Бернард Генри Беккер посвятил ей заметку в своих «Adventurous Lives», в 1900 г. Эндрю Чарлз Паркер Хаггард заинтересовался «Amours of Henri de Navarre and of Marguerite de Valois»
[845]… Как видно по заголовкам, эти издания не отличались серьезностью и в основном популяризовали в этих странах легенду о королеве Марго. Однако вся эта продукция, вероятно, способствовала выходу шести новых изданий «Мемуаров» на английском языке, увидевших свет в Англии и в США, притом что это произведение не переиздавалось там, похоже, с начала XIX в.
[846]
Во Франции в первые годы XX в. продолжилась серьезная работа над образом Маргариты. Многие историки углубили познания об отдельных аспектах ее жизни, прежде всего Филипп Лозен, вернувшийся к ее романам в 1913 г. в статье, посвященной пребыванию королевы в Анкосе в 1584 г., и в последний раз вернувшийся к этой теме в 1917 г., в разгар мировой войны, чтобы издать еще шесть неизданных посланий, последние плоды его упорных трудов в Италии и в Англии. К тому времени из его комментариев исчезли любые обидные слова, и стареющий историк сокрушался, что «переписку Маргариты де Валуа еще публиковать и публиковать», притом, что она представляет не меньше интереса, чем переписка «ее матери или супруга»
[847].
* * *
Итак, за эти сто десять лет был пройден важный этап в мифологизации фигуры Маргариты де Валуа. Если XVIII век о ней почти забыл, теперь превратности политических и идеологических конфликтов вывели се под огни рампы, и она стала одним из самых спорных исторических персонажей века. Главное, она покинула тесные рамки ученой истории. Героиня поколения романтиков, ставшая «королевой Марго» по милости Александра Дюма-отца, потом временно обезображенная «визионером» Мишле, умная, чувственная и беззастенчивая «маленькая женщина» вступила в «воображаемое» французов и обосновалась там надолго. Ее легенда, живая, десятилетие за десятилетием обогащалась новыми эпизодами и новыми деталями, имевшими все меньше отношения к действительности.
