Маргарита де Валуа, конечно, в этой эволюции занимает не центральное место. Однако ее образ снова начинает всерьез привлекать исследователей. Один из примеров этого — диссертация, из которой вышла данная книга, но этот пример не единственный. В 1991 г. Жильбер Шренк посвятил «Мемуарам» королевы толковую статью, рассматривающую текстуальные связи между «Рассуждением» Брантома и рассказом королевы — те, какие ясно видны на «пороге» книги, а также те, какие можно выявить при анализе обоих произведений. В том же году коллоквиум, организованный Французским обществом специалистов по литературе XVII в. в Ажене и Нераке, показал, что, если королева еще не полностью обрела статус объекта серьезных исследований, некоторые университетские преподаватели начинают очень внимательно присматриваться к ней: Мадлен Лазар проанализировала «Ученое и тонкое рассуждение» в сравнении с другими текстами, связанными со Спором о женщинах и вдохновлявшими автора «Рассуждения», Ричард Купер отыскал несколько писем Маргариты Матиньону, а Жан Гарапон произвел настоящий стилистический анализ (один из первых) ее «Мемуаров», в то время как другие исследователи заинтересовались ее ролью вдохновительницы [поэтов], в качестве как музы, так и меценатки, в разные периоды ее жизни
[916].
* * *
Эти реальные достижения, хоть пока и очень незначительные на общем фоне исторических исследований, не могут заставить нас забыть: в том, что касается лично Маргариты, итог XX в. — один из самых удручающих. Шестьдесят лет пустой болтовни и мнимых исследований (исключения можно сосчитать по пальцам одной руки) свели на нет существенный прогресс, достигнутый за предыдущий период, и создали между последней королевой Наварры и нами нечто вроде туманной пелены, более плотной, чем когда-либо. Мало того, что широкая публика сегодня знает ее жизнь и произведения не лучше, чем знала публика рубежа веков, но и сами знания о ней как будто деградировали со временем. Биография Марьежоля считается последним словом, произнесенным о ее жизни, и затмила работы Сен-Понси, Лозена и Мерки. Что касается ее творчества, оно по-прежнему ждет своих толкователей и любителей: ее «Мемуары» остаются в чистилище, «Ученое и тонкое рассуждение», как и большая часть ее писем, давно недоступны, стихи так и не изданы… Она по-прежнему «жертва своей нимфомании», как пишет «Малый Робер», а в 1990 г. даже стала одной из самых «раздеваемых» героинь первой — и жалкой — кинематографической интерпретации «Галантных дам».
Редкие приобретения, наблюдаемые в самом конце восьмидесятых, тоже надо тщательно взвесить. Что это — изолированный, временный феномен, запоздалые ответы на вопросы, порожденные подъемом феминистского движения в семидесятых годах, как успехи, достигнутые в конце XIX и начале XX в. в истории знатных дам Старого порядка, соотносились с суфражистским движением 1880-х гг. и были в некотором роде его продолжением? Или мы находимся на пороге настоящей перемены — исторической, политической, эпистемологической, — и готовы наконец увидеть, что в истории Франции были и женщины, стоящие на ногах? Чтобы получить ответ на этот вопрос, понадобятся десятки лет.
Пока что ясно одно: реабилитация Маргариты как великой правительницы и писательницы произойдет не «под колпаком» — и тем лучше. Если ей когда-то наконец доведется, как Генриху IV во времена философов, увидеть «век, достойный ее», она это сделает не в одиночестве и не в ущерб себе подобным, как случилось с ним. Жизнь и творчество подобной женщины будут по-настоящему поняты, лишь когда знатные дамы эпохи Возрождения, роль которых в политической и культурной жизни нашей страны была столь значительной, будут возвращены в наших книгах по истории Франции на причитающееся им место. И это случится не прежде, чем будет достигнут реальный консенсус о разделе политической власти между мужчинами и женщинами в сегодняшнем обществе… Иначе говоря, не прежде, чем на «родине прав человека» случится настоящая революция!
Едва книга, которую вы только что прочли, вышла из печати, как предположение, выдвинутое на ее последних страницах («начало перемен?»), резко опровергли выход крупнобюджетного фильма
[918] и вал публикаций, посвященных королеве Марго, то есть самая мощная попытка реактивации мифа, какую только знал XX век. Однако тогда же, а еще более в последующие годы новые исследования о Маргарите де Валуа подтвердили, что у сообщества исследователей эта женщина вернулась в милость, и завершение их работ стало самым значительным с середины XIX в. обновлением массива данных о ней. Поэтому через двенадцать лет после публикации этого исследования особенно интересно оценить результаты развития в новых направлениях — и еще раз убедиться, что в посмертной жизни этого персонажа глобальный политический и идеологический контекст имеет определяющее значение.
Начнем с мифа. Его отнюдь не бросили на произвол судьбы (обрекавшей его на постепенный упадок), а откровенно раздули заново в 1993 г., том самом году, когда вышло это издание [первое издание настоящей книги], — в связи с началом съемок «Королевы Марго» и первыми публикациями, сопровождавшими их, а особенно в 1994 г., когда фильм вышел на экран и был поддержан массовым выпуском текстов, посвященных главной героине. Анонсированный за несколько лет до выхода, поставленный именитым режиссером (Патрисом Шеро) с участием нескольких самых прославленных французских и европейских актеров (Изабели Аджани, Даниэля Отёя, Вирны Лизи), получивший соответствующее освещение в прессе и рекламную кампанию, почти беспрецедентную в истории французского кинематографа, фильм был выпущен в связи с Каннским фестивалем и стал одним из самых громких культурных событий года. Что касается культурной продукции, так или иначе соотнесенной с этим событием, то в нее вошли составные части фильма (сценарий, саундтрек, рекламные ролики), а также роман Дюма (не менее двенадцати переизданий, в том числе одиннадцать полнотекстовых), биографии королевы (три новых) и ее собственные тексты (карманное издание «Мемуаров»). Такой массированный огонь явственно показывает, что культура стала промышленностью и что промышленники очень рассчитывали на славную Марго. Однако эти безумные усилия не принесли ожидаемых результатов. Никакой маргомании не возникло, и фильм так и не окупился за полгода после его выхода.
Несомненно, у этого полупровала много причин. Несмотря на сверкание декораций и талант актеров, несмотря на вложенные средства, эта постановка, рассчитанная на то, чтобы привлечь все слои публики, по-настоящему не удовлетворила никого. Эстетическая и политическая позиция Шеро (добиться «шума и ярости», достойных шекспировской драматургии, увидеть Варфоломеевскую ночь через призму холокоста) значительно повредила исторической внятности этого эпизода, и обилие обнаженных тел не компенсировало недостаточного понимания французской истории. Широкая публика, которую теперь одну и признают по-настоящему «сведущей» в биографии Марго, потому что по-прежнему пичкают «Историями любви в истории Франции» Бретона (шесть переизданий с 1968 по 1991 г.), едва ли могла тут что-то понять; искушенную публику, которая к «костюмным фильмам» относится с недоверием, эта скандальная сага не заинтересовала. Кстати, изменения, внесенные в сюжет (почти полное исчезновение Шарлотты де Сов, сокращение роли Марго, значимость, приданная Генриху III, который в романе 1845 г. блистал отсутствием), как и полная измена политическому «мессиджу» Дюма (а именно превращение его молодого супермена Генриха Наваррского в сорокалетнего запуганного селянина) неизбежно смущали почитателей романиста, пока тоже очень многочисленных (восемь переизданий «Королевы Марго» с 1968 по 1992 г., не считая других произведений). И напротив, воссоздание других представлений Дюма, очень важных для него, но совершенно устаревших к концу XX в. (вырождение рода Валуа как нечто само собой разумеющееся, более развратные, чем когда-либо, принцессы), могло только разочаровать просвещенную публику, теперь сильно расширившуюся, которую привлекают новые исторические подходы и которая, в частности, высоко оценила «Историю женщин в Европе»
[919].
