Оно вписывается и в новое открытие заново, масштабы которого предсказать пока нельзя, того места, какое в политической и культурной жизни нашего прошлого занимали женщины. Я говорю именно об открытии заново: в отличие от роли суверенов Валуа, которую, отбросив пристрастные подходы, сумели понять только после утихания страстей и терпеливого выявления документов, роль знатных дам-аристократок в истории XVI в. сначала воспринимали на опыте, а потом сознавали как реальность. И это знание исчезло. Но в его исчезновении виновна не только потеря памяти, даже если, как и в других случаях, она сыграла свою роль. Это знание стало объектом различных, неоднократных, систематических нападок, рассчитанных на то, чтобы сначала его исказить, а потом уничтожить. Открывать сегодня книги по истории Франции, чтобы найти там что-нибудь о Жаклин де Лонгви, Луизе де Клермон-Таллар, Анне д'Эсте или Клод-Катрин де Клермон-Дампьер и понять, какую роль они тридцать лет играли в окружении Екатерины Медичи, значит напрасно утруждать глаза. Три века предпринимались усилия, чтобы стереть эти имена, чтобы изгладить даже память о былой власти женщин из рода Гизов, Конде, Роганов, Юзесов, Рецов… Вновь отыскать Маргариту — значит вновь отыскать целый мир, которого История лишилась столь давно.
Это значит и предпринять путешествие во времени. В самом деле, невозможно узнать, что это была за женщина, если не обратиться к самым первым высказываниям о ее персоне и не задаться вопросом, кто их произнес, в какой момент, почему; если не попытаться понять, как эти первые мнения узнавались, воспринимались, отвергались, забывались, как формировались другие, когда, на основе чего, с какой целью… И эти захватывающие поиски отвечают самым актуальным интересам науки. Ведь проследить за этапами образования этих осадочных пород значит не только постичь, как создавалась история Маргариты, но и увидеть, очень наглядно, как творится История, как она пишется, искажается, пересоздается; как знания становятся псевдознаниями как происходит циркуляция образов между «научными работами» и «популярными сочинениями», между историей и литературой, между литературой и паралитературой; как передается, удаляется или обогащается информация в зависимости от потребностей той или иной эпохи; как рождаются мифы. В этом смысле королева — более чем частный случай. Это модель, возможно, позволяющая понять, что случилось с другими фигурами ее масштаба — а именно с другими женщинами.
И потом, надо ясно сказать: в центре этой авантюры прежде всего находится сама Маргарита — индивидуальность, сложная, удивительная личность, порой сбивающая с толку, но прежде всего — талантливый писатель, мемуаристка, адвокат, мастер эпистолярного жанра, поэтесса… в самом деле, чем была бы первая без второй? Лубочной картинкой, персонажем, спящим в исторических книгах, который бы слегка тревожил время от времени какой-нибудь ученый. Несомненно, если Маргарита осталась настолько знаменитой, то прежде всего потому, что писала, потому, что позволяла слышать в течение веков страстный и насмешливый голос своих «Мемуаров», надменный голос своих защитительных речей, то жизнерадостный, то льстивый, то настойчивый голос своих писем, нежный и жалобный голос своих стихов — словом, тот неподражаемый голос, который делает ее одним из самых привлекательных авторов эпохи Старого порядка.
Этот голос мы много раз услышим в первой части книги, всецело посвященной жизни Маргариты: прежде всего потому, что королева часто является главным свидетелем событий своей жизни; далее, потому что, если ее «Мемуары» хорошо известны, остальное из написанного ею известно гораздо хуже, а то и совсем неизвестно, притом что оно бросает необходимый свет на эту многогранную личность; наконец, потому, что эти цитаты позволят, по меньшей мере я надеюсь на это, составить представление о ее стиле — можно было бы сказать: о ее стилях — и уловить глубинное единство ее творчества. Разумеется, обращаться я буду не только к ней: слова королевы будут так часто, как только возможно, сопоставляться со словами ее современников и подвергаться критике, извлеченной из позднейших исследований. В большинстве случаев эти сравнения будут выявлять достоверность речей королевы и причины ее умолчаний — или лжи. Не подменяя историю, данное исследование постарается очень внимательно воссоздать политическую, социальную, идеологическую, моральную атмосферу, в которой жила Маргарита и без учета которой невозможно понять, в какой мере она соответствовала «стандартам» своего класса, своего пола, своей среды, своего времени и в какой была глубоко своеобразна.
Во второй части данного труда этот голос умолкнет, уступая место бесчисленным сочинениям тех, кто знал ее не всегда близко, но тем не менее говорил о ней, — пасквилянтов, газетных писак, близких и далеких очевидцев, историографов, которым надлежащим образом платили за создание официальной истории, философов, занятых поиском истины, талантливых или бездарных фантазеров, биографов, побуждаемых лучшими или худшими намерениями, друзей или неведомых врагов, случайно встреченных… Опять-таки эти цитаты будут многочисленны, чтобы их услышали — и их тоже, и прежде всего потому, что краткое изложение этих идей, похвал или проклятий не имело бы эффекта: во-первых, мне бы не поверили; во-вторых, из фразы, взятой в одном месте, и слова, заимствованного в другом, не возникла бы та невероятная ткань, какая образовала легенду о королеве.
Чтобы заметить, как каждый период времени заново придумывал «свою» Маргариту, конечно, эти цитаты надо было расположить в хронологическом порядке. Использовалась та периодизация, к какой традиционно прибегают историки, — это удобные рамки, которые, кстати, превосходно соответствуют основным этапам эволюции мифа. Внутри этих больших периодов сделана разбивка на меньшие отрезки времени, поскольку этот процесс едва ли не лучше всего воспринимается при делении на поколения, когда ценности и страсти одного возраста становятся непонятными следующему. С другой стороны, я произвела и распределение по жанрам, чтобы позволить понять собственную логику каждой сферы знания, однако, не упуская из виду, что ни одна из них не «герметична» — ни по отношению к другим дисциплинам, ни по отношению к обществу в целом…
Разоблачая идеологические трактовки большинства комментаторов, которые высказывались о Маргарите де Валуа до меня, я, разумеется, сознаю, что тоже произвела идеологическую трактовку персонажа и что в своей работе исходила из запросов, гипотез или позиций, свойственных моему времени, моей социальной группе и моему полу. Во всяком случае, я испытываю чувство, что, призывая к переоценке образа Маргариты и привлекая внимание более к ее политическим и литературным дарованиям, чем к тайнам ее юбок, иду наперекор уничижительной традиции и участвую в более сложном — а также более интересном — воссоздании нашего прошлого. Эта переоценка сегодня необходима, чтобы ее творчество заново открыли, стали изучать и опять включили — на место, которое оно никогда не должно было бы утрачивать, — в состав культурного наследия нашей страны, которому оно оказывает немалую честь.
Прежде чем я уступлю место Маргарите, да будет мне позволено поблагодарить некоторых людей, которые помогали мне, подбадривали и поддерживали меня в течение всех лет изучения вопроса, — прежде всего Мадлен Лазар, научную руководительницу моей диссертации, чья огромная заслуга состоит в том, что она не только направила меня на путь этих изысканий, но и позволяла мне идти туда, куда меня влекло любопытство. Далее — Жана Бальзамо, Мари-Мадлен Фрагонар и Алена Виала, членов моей диссертационной комиссии, которые привлекали мое внимание к пробелам и, конечно, недостаткам моей работы, но всегда с целью ее улучшения, чтобы сделать ее достойной публикации. Наконец, Жоэль Вилье, которая терпеливо перечитала все эти страницы и умело отметила то, что следовало еще подправить… Пусть все они, равно как и те, кого я не упоминаю, примут выражение моей искренней благодарности.
