Итак, Маргарита покинула двор через несколько дней, использованных ее братом для того, «чтобы дать мне поручения, способствующие его делам во Фландрии». С ней кроме старой принцессы де Ла Рош-сюр-Йон поехало несколько знатных дам, в том числе г-жа де Турнон, ее фрейлина, и Анна д'Атри д'Аквавива, постоянная посетительница «зеленого салона», а также несколько мужчин, в частности кардинал де Ленонкур, епископ Лангрский и другие дворяне ее дома. Выехав из Центральной Франции в середине июня, кортеж в начале июля достиг Пикардии, где города встречали королеву, как потребовал от них король. В дороге королева Наварры ехала впереди, «на опорных носилках», которые «были полностью застеклены, а стекла представляли собой изображения девизов в виде солнца и его лучей, которые сочетались с надписями на драпировке и самих окнах, всего — сорок девизов разного содержания со словами на испанском и итальянском языках». Вслед за ней «десять фрейлин со своей наставницей ехали верхом на лошадях, и еще в шести каретах и повозках размещались остальные дамы и девушки из числа наших сопровождающих».
Неподалеку от границы Камбрези, независимого владения, Маргариту встретил посланец епископа в окружении «большого числа сопровождающих, которые выглядели как настоящие фламандцы и были одеты соответствующим образом, хоть и весьма простовато». Епископ, хоть и сочувствовал испанцам, принял ее хорошо и задал в честь нее пир, во время которого королева переговорила с губернатором города, г-ном д'Энши. «Используя всю силу своего ума, дарованного мне Богом, — пишет она, — я склоняла господина д'Энши на сторону Франции и особенно на сторону моего брата». Поддавшись обольщению, губернатор предложил ей сопровождать ее до Намюра. На следующий день епископ Камбрейский проводил Маргариту до границы Камбрези, на которой ее встретили граф де Лален, великий бальи Эно, его брат барон де Монтиньи и добрых две сотни дворян, эскортировавших ее до Валансьена, где французы изумились башенным часам со сложными механизмами, «которые издавали приятный музыкальный звон и приводили в действие разного рода фигурки». Радушно приняв тем же вечером мужчин из кортежа, на следующий день граф де Лален организовал в Монсе прием для дам, где присутствовали «графиня де Лален, ее родственница мадам д'Аврек и все самые знатные и галантные дамы»
[175]. Эти фламандки, «в природе» которых были заложены «непринужденность, жизнелюбие и дружественность», приняли ее с восторгом, особенно графиня де Лален, отличавшаяся красотой и умом; она кормила сына грудью на виду у всех — в то время новшество ошеломительное — и покорила Маргариту, которая согласилась остаться в ее обществе на неделю. Правду сказать, королеву это устраивало.
Действительно, Лаленов следовало убедить в первую очередь. Уже десять лет как испанские наместники, сменявшие друг друга в Нидерландах, — герцог Альба, Луи Рекезенс, потом дон Хуан Австрийский, — вводили все новые поборы и налоги. Разграбление Антверпена в ноябре 1576 г. И убийство графа Эгмонта, героя первого периода борьбы за независимость, все еще хорошо помнили. Возмущение в стране было всеобщим. Вильгельму Оранскому-Нассау уже удалось объединить несколько кальвинистских провинций Севера, но католические Штаты Фландрии еще колебались и искали более нейтральное решение, и прием французского принца казался им лучшим выходом. Как раз граф де Лален был одним из тех, кто относился к Испании резко враждебно. «Несмотря на то что он правил [в своей области], не вступив ни в лигу принца Оранского, ни в лигу гугенотов, будучи убежденным католическим сеньором, тем не менее он всегда отказывался встречаться с доном Хуаном и не допускал назначения каких-либо испанцев на руководящие должности».
Однако Маргарита предпочла иметь дело не с самим графом, а с его супругой, как обычно поступала и Екатерина; рассказ, столь же редкостный, сколь и подробный, который она составила об этой беседе, позволяет понять, как знатные дамы эпохи Возрождения, на которых часто возлагали более или менее официальные дипломатические миссии, принимались за дело, завязывая контакты, продвигаясь в поиске общего языка, закрепляя позиции, по которым достигали единого мнения, и переходя к конкретным предложениям… Едва Маргарита встретила графиню, она тут же отметила, что, помимо ума и дружелюбия, «эта достойная дама имела большое влияние на своего мужа» — деталь существенная. Бал в Монсе стал для обеих женщин поводом начать политическую дискуссию, образцовую по дипломатическому мастерству обеих участниц. Маргарита начала с пространных комплиментов хозяйке дома, выразив сожаление, «что мы родились не под небом одной родины». Та, поймав мяч на лету, ответила, сделав особый упор на старинной дружбе Фландрии и Франции: «Нет ничего более нетерпимого для нас, чем господство испанцев, и мы желаем всеми силами освободиться от их тирании». И она выразила желание, чтобы король Франции вернул себе эти провинции. На это королева возразила, что помощь придет не со стороны короля, слишком занятого смутами в собственном королевстве, — прийти мог бы герцог Алансонский, у которого «не меньше возможностей, чем у короля Франции, моего брата, чтобы помочь вам»; и она расхвалила достоинства брата, который только что выказал воинское искусство, взяв Иссуар вслед за Ла-Шарите. Графиня «с большим удовлетворением выслушала мои откровения и ответила, что заговорила со мной на эту тему намеренно, увидев, что я оказываю ей честь, приближая к себе. Посему она приняла решение не отпускать меня отсюда, пока не расскажет мне о положении дел, в котором они пребывают, и просить меня помочь обрести поддержку со стороны Франции». Обе женщины заложили основы, и на другой день настал черед графа беседовать с королевой. Предметом обсуждения стали более конкретные вопросы. Бальи Эно, уверенный в своей провинции, посоветовал привлечь г-на д'Энши — что Маргарита уже сделала, но ему об этом не сообщила. Она сохранила осторожность, зная, что соучастие такого рода нуждается в поддержке: «Я не стала открывать ему правду о словах, услышанных от графа д'Энши, но ответила, что хочу просить его самого [Лалена] поговорить об этом с ним и что это получится у него лучше, чем у меня, ведь он и д'Энши — соседи и друзья».
Выехав из Монса «не без взаимного сожаления», Маргарита пообещала графине вернуться обратно через тот же город и преподнесла ей, как и ее мужу, прощальные подарки. Только г-жа д'Аврек сопровождала ее до Намюра, где встретила своего мужа и деверя. Поезд королевы, который до границ провинции Эно эскортировали тамошние дворяне, в Намюруа встретили «герцог Арсхот, господин д'Аврек, маркиз де Варанбон и младший Балансон», сопровождавшие испанского наместника, собственная свита которого, впрочем, была весьма непредставительной: «Из придворных самого дона Хуана в лицо и по имени я запомнила только Людовика Гонзагу, который представился родственником герцога Мантуанского. Остальные же были незначительными людьми с дурной внешностью». Однако, — признает Маргарита, — в Намюре, куда кортеж прибыл к вечеру, ради ее приема предприняли особые усилия: город был так ярко освещен, что могло показаться, будто дело происходит едва ли не днем.
