Об этой повседневной жизни рассказывают гости. Брантом, в частности, приводит ценные подробности об образе жизни, усвоенном Маргаритой в Оверни, а именно о приемах пищи: «Когда я в последний раз приезжал в Юссон изъявить Вам почтение, я имел честь быть допущенным в Ваши покои и каждый день лицезрел Вашу трапезу, отметив очень похвальную особенность: я ни разу не видел, чтобы при этом за Вашим столом не было весьма достойных и ученых людей, каковых Вы всегда побуждали вести какие-либо прекрасные речи и диспуты на необыденные темы; а что было всего прекрасней и достойно высшей оценки — что Вы руководили беседой, и высказывали свое мнение, и выносили приговор в весьма красивых и немногих словах, отчего я испытывал такое восхищение Вами, Вашими познаниями и даром слова, каких еще никогда не чувствовал»
[505]. Эту непривычную манеру сочетать материальную и духовную пищу вскоре превознесут все утонченные умы столицы.
Помимо участия в трапезах Маргарита по-прежнему допоздна читала и писала. Прежде всего письма — ее переписка за тот период особо обильна. Бесчисленные письма Генриху и его министрам Виллеруа, Ломени или Сюлли, часто дублирующие послания к королю, когда она обращалась с какой-то конкретной просьбой… Письма Диане Французской, ее единокровной сестре, внебрачной и узаконенной дочери отца, которая немало сделала для воцарения Генриха IV и иногда участвовала в рассмотрении дела о разводе
[506]. Письма тем, кто ей помогал, например Жаку де Ла Фену, которому она давала советы, ее агенту «господину де Комбетту», не всегда выполнявшему ее поручения, разным людям, от которых она ожидала какого-либо поступка, иногда для себя, но чаще всего ради того или иного из своих слуг… Письма к ее подругам герцогиням де Рец и де Невер, доходившие по назначению благодаря де Ла Фену; одна из записок, направлявшихся ею ему при этих посланиях, даже позволяет предположить, что Генриетта в 1598 г. нанесла ей визит: «Я жду ее с таким нетерпением, каковое может порождаться лишь давней совершенной дружбой, которой Вы порой бывали свидетелем», — поведала она бывшему приближенному брата
[507]. Однако в самом начале века эта переписка прекратилась, потому что в 1601 г. умерла герцогиня Неверская, а в 1603 г. — герцогиня де Рец. В этой массе мотивированных писем есть и написанные просто из вежливости — то новой королеве, то кратковременной пассии короля…
Маргарита писала и стихи, хотя ни одно из них за тот период до нас не дошло, кроме вариации стихотворения на смерть д'Обиака, которое она переработала, сократила и анонимно напечатала в 1599 г.
[508] И потом, она писала песни, которые передавала своему хору и которым сама аккомпанировала на лютне. Автор «Сатирического развода» позволяет получить некоторое представление о них, приведя прелестную буколическую строфу, — в насмешку над королевой, поскольку перед тем описал, как она на четвереньках ищет своего хормейстера Помини под кроватями Юссона:
Этим деревам, лугам и пещерам
Даруем голоса, слезы, звуки,
Перо, глаза, песни
Поэта, Возлюбленного, Певца!
[509]
Тем не менее время безмятежного спокойствия еще не пришло, и Маргарите приходилось вести упорную борьбу, чтобы обещания Генриха IV насчет ее финансового положения выполнялись. Ведь монарх, которому приходилось задорого покупать новых сторонников и верность прежних, обещал больше, чем мог выполнить. Так, с 1603 г. начались трудности в выполнении тех пунктов соглашения 1599 г., которые касались доходов королевы и ее прав. Нарушением ее прерогатив стало прежде всего создание герцогства Эгийон. Она выразила протест. Король, рассчитывавший передать город Эгийон и некоторые другие герцогине де Майенн, не отреагировал, и королева в отчаянии уже подумала, что он больше не читает ее писем. Она настаивала, приводила все новые доводы, ссылаясь на декларации, зарегистрированные парламентом, и без конца повторяла: «Вся юрисдикция в герцогстве Эгийон […] — моя». В связи с этим она даже заговорила тоном, какого не использовала лет двадцать, выказала высокомерие, показывающее, насколько она теперь была уверена, что вернула себе власть над бывшим супругом: «Монсеньор, только Вам как высшему надо мной, которому я обязана всем, я уступила всё тем, кто ниже меня, кому я ничем не обязана, я не уступаю ничего; […] ни одно живое существо, даже Ваше Величество, не в силах […] заставить меня когда-либо что-либо уступить»
[510]. И она бомбардировала посланиями его министров. Наконец в феврале 1604 г. король капитулировал.
Далее, весной того же года вновь встал вопрос о выплате ее долгов, которые по соглашению 1599 г. были оценены в двести тысяч экю и подлежали оплате в течение четырех лет. «Однако за минувшие годы набежали такие проценты, что уполномоченные […] обнаружили — долги выросли на треть против названной суммы», — сокрушалась Маргарита. Поэтому она сочла нужным умолять Генриха IV не ограничиваться четырьмя выплатами, уже произведенными, а продолжать их еще три года. «Если в следующем году мои кредиторы не увидят, что ассигнования продолжаются, — объясняет она, — они, несомненно, опять начнут налагать аресты на имущество»
[511]. Она считала, что с полным правом может этого требовать: ей пообещали их оплатить, пусть даже она ошиблась, попросив разложить выплату на четыре года, вместо того чтобы согласиться на разовую выплату. Опять-таки она преодолела здесь сопротивление короля. Наконец, в июле 1604 г. добавилось «дело Юссона», который Маргарита хотела освободить от налогов: «Этот замок, — писала она Сюлли, — не может считаться облагаемым городом, у которого есть ярмарка и рынок. […] И, помимо того, […] декларацией [1599 г.] король соблаговолил предоставить месту, где я буду жить, будь то Юссон или Вилле-Котре, освобождение от налогов на время моего проживания»
[512].
