В своем парижском особняке Маргарита также устраивала балы и приемы, задававшие ритм жизни королевской семьи в последние годы царствования первого Бурбона. Прием 31 января 1609 г. был отмечен особо: «Их Величествам было предложено великолепное и роскошное угощение, которое распорядилась приготовить названная дама (и которое, как говорили, обошлось ей в четыре тысячи экю). К особенностям такового относились три серебряных блюда, специально приспособленные, на одном из которых было гранатовое дерево, на втором — апельсиновое дерево, на третьем — лимонное дерево, столь ловко и искусно изображенные и имитированные, что не было никого, кто не принял бы их за настоящие. И только в шесть часов утра король и королева вышли оттуда». Когда она не принимала гостей у себя, приглашали ее. В августе 1608 г., — пишет Летуаль, — «в Арсенале была устроена великолепная игра в кольцо, где присутствовали король и королева вместе с Королевой Маргаритой, давшей кольцо». Несколько позже ее видели на приеме, данном в честь «посольши» Англии, которой она преподнесла «значок из драгоценных каменьев стоимостью в тысячу восемьсот экю». Она была и на помазании Марии Медичи в мае 1610 г., где стояла сразу за первыми лицами королевства, рядом со старшей дочерью короля и королевы, в такой же мантии с изображением четырех золотых лилий
[577].
Роль Маргариты далеко не исчерпывалась организацией развлечений и праздников, эта женщина прежде всего была безусловной опорой Генриха IV и оказывала ему все услуги, какие только могла. Мелкие услуги — когда, например, предоставила свои носилки королевским детям для возвращения из Нуази в Париж после эпидемии 1606 г. или когда устроила бал вскоре после свадьбы принца де Конде в угоду Генриху, влюбившемуся в молодую жену принца, прекрасную Шарлотту де Монморанси
[578]… И крупные услуги, когда она изъявила королю в ноябре 1608 г. готовность окончательно отказаться от пользования оверньскими землями в обмен на выделение пенсии
[579].
Когда Маргарита не развлекалась в обществе своих придворных и не устраивала больших приемов, она управляла своими имениями. Она следила за своими крепостями — например, за Меркюролем в Дофине, который попытался осадить один из ее служащих, или за Ла-Туром в Оверни, для которого создалась угроза, что один приверженец ее племянника его отобьет. «Думаю, — советовала она Генриху, — для Вашего Величества было бы полезно, чтобы эти крепости держались». Она также вступалась за своих людей: «за господина Дюзо, генерального адвоката Вашего Величества в Бордо и главу моего Совета, который, тяжело заболев, нижайше умоляет Ваше Величество предоставить ему отпуск на сорок дней»; за детей г-на Брезе, погибшего на дуэли; за сьёра де Баланьи, который бился с дворянином герцога Буйонского; за г-жу де Сен-Венсан, сына которой убили
[580], и т. д.
И, конечно, она также занималась делами Бажомона, для которого в мае 1607 г. добилась места аббата
[581]. Это единственный раз, когда Маргарита упоминает в письмах своего последнего фаворита. Видимо, она привязалась к нему в конце 1606 г. Эктор Реньо де Дюрфор, сеньор и барон де Бажомон, приходился родней д'Антенам и Пардайанам — он был из знатного рода, вопреки тому, что станут говорить позже. Как и для Дата — но как и для большей части свиты, ведь так полагалось себя вести любой хозяйке дома, — королева позаботилась о создании его семьи, женив его на Анне де Гонто. Нам известно о нем немногое. Виталь д'Одигье, бывавший у него дома, скажет, что он увлекался философией, но никаких доказательств этого у нас нет
[582]. Что касается памфлетиста — автора «Сатирического развода», он его описал как «самого круглого дурака, какой когда-либо являлся ко двору»
[583], что с учетом вкусов Маргариты выглядит маловероятным.
Видимо, логичней считать, что Бажомон пострадал от насмешек, жертвой которых порой становилась его любовница, ведь парижане более или менее беззлобно вышучивали всех вельмож. Осенью 1609 г. она самоотверженно выходила его: медики от него отказались, и он выздоровел, как комментирует Летуаль, «больше благодаря милосердию любовницы (как говорили), чем искусству его врача». Впрочем, сильное увлечение женщины, которой было недалеко до шестидесяти, своим любимцем из придворной молодежи больше забавляло, чем возмущало горожан. Ведь королева вела себя эксцентрично во многих отношениях. Гак, она держала при себе шута, подобно королям, — это был «шутник по имени Герен (обычно его называли Дураком Королевы Маргариты)». Внесла она нововведения и в одежду. Она щеголяла огромным декольте, в чем находила подражательниц среди парижанок. «Проповедник из Нотр-Дама, именуемый Сюфреном, иезуит, обрушился в проповеди на распутство и похотливость женщин, сказав, что ныне нет в Париже самой ничтожной кокетки, которая бы не выставляла напоказ грудь, беря пример с Королевы Маргариты»
[584].
Впрочем, окружение Маргариты привлекало не меньше внимания, чем она сама. В сентябре 1607 г. умерла м-ль де Монтиньи, одна из ее фрейлин, «достойная сожаления (как говорили) за острый ум, но некоторые утверждали, что она умерла от того, что съела несколько кусочков перчаток, чтобы сделать белее кожу (тут ей ума недостало)». В августе 1609 г. «молодой миньон по имени Балифф, находившийся при Королеве Маргарите», «обрюхатил одну из фрейлин названной королевы, […] каковая [фрейлина], однако, ничуть не изменила поведения в свите королевы: каким бы ни был у нее живот, она ходила так, словно с ней ничего не случилось»
[585].
