Однако было бы ошибкой полагать, что «Сатирический развод» был памфлетом, направленным только против Маргариты. На самом деле главной мишенью автора был Генрих IV, а образ его супруги лишь проще всего позволял бросить тень на него как на мужчину и как на суверена. Ведь это он сам становится смешным и покрывает себя позором, пытаясь оправдаться. Прием известен: чтобы отмыться от обвинений, говорящий должен сначала их напомнить… Потом, краснея от воспоминаний о «стольких мерзостях», он начинает защищаться, но его аргументы в конечном счете выявляют только его собственную низость. Так, он сразу же признает, что его развод, возможно, незаконен, что он пользуется отвратительной репутацией и хотел всех обмануть: «Многие […] находят весьма странным, что через двадцать восемь лет брака, сославшись на предлог родства, расторгли то, что было соединено таким достойным таинством; поскольку одни называют меня сладострастником, другие — безбожником и все они несведущи, мне следует просветить их в неведении, смутить их хитрую злобность, умолчав о моих подлинных страданиях и представив достойные доводы, какими, ради чести, я хотел прикрыть свою репутацию, применив слова изысканные, двусмысленные и утонченные». Что касается «достойных доводов», которые он приводит после этого в свою защиту, то это всего лишь бесконечный список любовников жены — еще одно наглядное доказательство его трусости.
Таким образом, памфлет изобилует коварными выпадами против Генриха IV. Конечно, выпадами политического характера: король — ренегат, который вместо того, чтобы вести борьбу до окончательной победы протестантской веры, покорился врагам. Хуже того — он вновь поставил их на все государственные должности: «Я простил больше врагов, чем отомстил за оскорбления, […] не только забыв нарушителям государственного спокойствия их преступления, но и выказав особое участие тем, кто дерзко осмелился порочить мое имя». И религиозными выпадами тоже: Генрих признается, что не «принадлежит к людям, которые в этом королевстве лучше всех понимают в религиозных делах». Но больше всего личных выпадов — цель автора заключалась в том, чтобы подорвать уважение к Генриху IV как к мужчине, как к обманутому мужу, как к снисходительному супругу, ради выгоды постыдно попирающему самые элементарные правила аристократической чести: «Что скажете вы, несносные мужья, об этом терпении? […] Не сочтете ли вы, […] что в нем проявлялась некая трусость? Вы будете правы, подумав так, а я — признав за вами правоту». На самом деле, — продолжает он, — он позволил жене вести такую скандальную жизнь из соображений выгоды: «У меня тогда нос был больше моего королевства, а […] эта дама […] смягчала своих братьев и королеву свою мать, озлобленных на меня; ее красота привлекала ко мне многих дворян, а ее добрые наклонности удерживали их». Таким образом, Генрих строил свои союзы на развалинах своей чести, поскольку его бесхарактерность не знала границ.
Впрочем, он не менее распутен, чем жена, — он это признает и дает этому объяснение, еще более позорное для его мужской чести. Многие изумятся, — скорбит он, — что у Маргариты рождались только незаконные дети, и «выскажут разные суждения о моем бессилии, вместо того чтобы связать эту тайну с Тем, кто не позволяет процветать развратному дому; я и сам иногда поражаюсь, что, благодарение Богу, не принадлежу к тем, чем пыл остыл, и […] у меня столько же бастардов, сколько и у нее, рассеянных где попало, в разных местах». И это не все: король отвратительно пахнет и признает это, хотя и отрицает, что жена бросила его из-за «мерзкого запаха чеснока и ног, в котором она меня обвиняет»… Впрочем, автор особо подчеркивает и изъяны любовников Маргариты, показывая, что бывшего короля Наваррского потеснили люди тоже не лучше. Бюсси всегда страдал «поносом, приступ которого настигал его обыкновенно в полночь». У Тюренна было «сложение кое-где несоразмерным», «жалкий д'Обиак» умер, поцеловав «рукав из синего атласного бархата, оставшийся ему от благодеяний его Дамы», Канийак стал «за недолгое время столь же малоспособным, каким мог быть я, смазанным и учтивым, как деревенский ухажер», а Бажомон, «желторотый», — «самый круглый дурак, какой когда-либо являлся ко двору»… Предел иронии — одному ему [королю Наваррскому] во всем королевстве она не отдавалась по доброй воле: «К сожалению, она часто уступала моим желаниям лишь вынужденно, добычей же тысячи других становилась добровольно».
В резкости этого памфлета, в его сексуальной и непристойной составляющей нет ничего странного — политическая критика уже десятки лет выражалась в таких формах. Его появление в 1607 г. тоже вызывает мало удивления — известно, что развод и повторный брак Генриха IV породили много конфликтов и даже заговоров. Зато ярость и талант, проявленные здесь (ведь этот памфлет — маленькое чудо в своем жанре), весьма примечательны. Кто же был автором этой диатрибы, пышущей ненавистью? Пальма Кайе? Д'Обинье? Шарль де Валуа? Историки предложили эти имена, и д'Обинье намного более вероятен в этом качестве, чем прочие. Тем не менее ясность в этот вопрос так и не внесена, и он по-прежнему ждет решения.
Другая загадка связана с распространением этого памфлета. Не исключено, что он циркулировал скрытно, по преимуществу в замках гугенотских дворян и противников режима первого Бурбона
[635], но Летуаль о нем не говорит, и это значит, что в Париже этот текст вызвал очень слабый резонанс, а то и никакого. Опубликован, даже за границей, он был не раньше 1660 г., и это как будто свидетельствует, что о нем довольно скоро забыли. Тем не менее автор не ошибался, предрекая своему сочинению долгую жизнь: «Этот манифест, который, возможно, проживет несколько веков, однажды сообщит друзьям истины то, о чем я пожелал умолчать». Однако мог ли он предположить, что настанет день, когда его брань примут за евангельские истины, а его политические инвективы по адресу Генриха IV — за честную биографию жены последнего? А ведь историки следующих веков с благоговением отнесутся к изложенным там «сведениям», сочтя этот текст самым надежным из источников.
Во всяком случае, «Сатирический развод» свидетельствует об одном: в начале XVII в. многим казалось, что именно недостойное поведение Маргариты лучше всего оправдывает развод короля Франции с ней, словно бы о политической необходимости, с которой он столкнулся, придя к власти (развестись затем, чтобы иметь возможность зачать законного ребенка и укрепиться на троне), уже забывали. Так, Летуаль в 1608 г. сообщает, что в Париже передают из уст в уста храбрый ответ графа де Шуази Королеве Маргарите […] в защиту чести своей дочери, каковую названная дама из ревности к Бажомону, своему фавориту, с позором изгнала из своего дома, сказав ее отцу, что та никуда не годится и дурно себя вела: "Если бы случилось, что Вы, сударыня (ответил ей граф де Шуази), повели себя так же хорошо, как моя дочь, Вы не потеряли бы корону, которую Вы потеряли"»
[636]. Отметим, что подобная эволюция «исторического прочтения» могла быть только на руку еще слабой монархии, даже если принятая версия несколько очерняла и основателя нового режима.
