Дискуссия о знаменитых женщинах, неотделимая от дебатов о салическом законе, который с последнего двадцатилетия XVI в. оказался в центре Спора о женщинах, периодически возобновлялась в правление обеих регентш, Марии Медичи и Анны Австрийской
[658]. Ее подпитывал подъем феминизма, проявлявшийся в активности женщин из высшей аристократии, в распространении литературных образцов, прославлявших женский героизм, и в создании откровенно феминистских сочинений, самыми показательными из которых были, конечно, сочинения Мари де Турне. Во многих из этих текстов (добрая часть которых вышла из либеральных церковных кругов
[659]) упоминается Маргарита — во всяком случае, до 1630 г., начиная с которого развернулось наступление на женщин — государственных деятельниц вообще и на эту королеву в частности. Если до этого года кармелит отец Луи Жакоб включил королеву в свою «Библиотеку женщин, прославленных своими сочинениями» за достоинства ее «Ученого и тонкого рассуждения», то в 1645 г. отец Лемуан в своей «Галерее сильных женщин» благоразумно умолчит о Маргарите и Марии Медичи. Однако некоторые авторы, вопреки всем ветрам и течениям, по-прежнему будут исповедовать культ знатных дам. Так, сьёр де Терзан в 1646 г. В «Триумфе дам» заявит, что королева «заслуживает бессмертной славы не только за ученые сочинения, но и за величайшую любовь, какую всегда испытывала к Словесности и к ученым. И могу сказать к ее чести, что, пока она была жива, ее всякий раз приглашали на Совет, когда требовалось обсудить какое-то очень важное государственное дело. И я видел, что это происходило часто, даже в регентство августейшей Марии Медичи […]. Я могу говорить об этом со знанием дела, потому что тогда имел честь принадлежать ко двору этой ученой королевы».
В условиях этого подъема феминизма, в частности феминизма христианского, и вышли в 1630 г. «Похвальные слова знаменитым королевам, принцессам, дамам и девицам и их жизнеописания» отца Илариона де Коста, который одну из статей посвятил королеве. Относительно ее даты рождения автор ошибся на год, полагая, что она родилась в 1552 г. В рассказе о ее дальнейшей жизни до 1582 г. он откровенно опирался на ее «Мемуары», изданные двумя годами раньше, много раз их цитируя и иногда даже переписывая целые куски — причем порой их искажая из-за ошибочного прочтения. Рассказ о 1582–1605 гг. — более путаный и содержит ошибки
[660]. В этом тексте королева открыто переходит к лагерь Гиза, что объясняется любовью: «Она доверила спасти себя тому, кому когда-то отдала сердце, и благодаря его поддержке оказалась в безопасности». Это он якобы создал возможность для ее бегства в Карла, а потом позволил ей обосноваться в Юссоне, где помог Маргарите «оттеснить» Канийака; маркиз якобы на самом деле оказался несговорчивым, даром что немедленно, с первого взгляда влюбился в «ее руки из слоновой кости» — описание, похоже, заимствованное у Брантома, сочинения которого, все еще неизданные, тем не менее были известны ученым
[661]. Одна из редких напыщенных фраз в тексте приходится как раз на этот «пробел» в биографии: Маргарита сделала из Юссона, — пишет Кост, — «Фавор для своего благочестия, Ливан для своего уединения, Олимп для своих занятий, Парнас для своих муз и Кавказ для своей скорби»… Текст вновь становится конкретней, когда речь заходит о возвращении Маргариты в Париж, и перекликается со свидетельствами очевидцев начала века, — это показывает, что память о королеве с тех пор сохранялась неизменной: «Там вельможи почитали ее, здравомыслящие люди восторгались ею, все ей служили и следовали за ней. Ее королевские добродетели восхищали умы, а ее щедрость была магнитом, привлекавшим и пленявшим сердца. […] Порядок и великолепие всегда украшали ее двор, где неизменно привечали муз». На этот раз рассказ, похоже, исходит из свидетельства Лорио, на которого, впрочем, автор ссылается. Наконец, упомянуто, что «эта государыня была матерью и покровительницей не только докторов и ученых, но и бедняков».
Эта первая биография королевы до крайности хвалебна, и ее проблематика — откровенно гинофильная. «Великая государыня», «смелая государыня», Маргарита представлена здесь как особа, которая «дала понять [своим врагам], что добродетель и отвага не знают половых различий». Говоря о неудачном браке королевы, Кост напоминает, насколько важен для церкви добровольный выбор со стороны самих супругов, тем самым поддерживая феминистские требования своего времени: «Для короля Карла IX и королевы ее матери важней было осуществление своих замыслов, чем ее собственное удовлетворение; […] но ее воля осталась свободной, чтобы противиться им и подтвердить ту истину, что вынужденные браки редко бывают счастливыми». Кроме того, он упоминает о существовании «Ученого и тонкого рассуждения», сочинения, «где она попыталась доказать, что женщина совершеннее мужчины». Политический вывод, который автор внушает здесь читателям, однозначен. Во вступлении сказано, что «государыне, которая обладала благороднейшим и сильнейшим духом и была самой ученой из всех дам своего века, следует вознести здесь хвалу — за то, что облегчила задачу успокоения Франции, что дала королям Генриху IV и Людовику XIII все, что могла им дать, и за то, что весьма любила и почитала этих особ». То же мнение повторяется, когда речь заходит о разводе: «Сознавая, что плохо пригодна к деторождению, она показала себя не только принцессой французского королевского дома, но и матерью народа, любящей мир, покой и благо сего королевства, когда отреклась от всех личных привязанностей ради удобства Франции, о которой она всегда пеклась больше, чем о себе самой».
