Очевидцы и историки до 1630 г.
Если в политических дебатах по женскому вопросу, оживлявших первую треть века, не забывали о Маргарите, то и в разных исторических сочинениях ее упоминали тоже. Ни одно из них не дает целостной биографии королевы, а для некоторых характерны предвзятое и пристрастное отношение к ней. Тем не менее эти свидетельства, которые оставлены людьми, бывавшими у нее в доме, дают сведения о королеве Наваррской «из первых рук» и дополняют образ, сохранившийся в людской памяти после ее приезда в Париж.
Первый из этих трудов — «Всемирная история» Агриппы д'Обинье, выходившая с 1616 по 1620 г. Несмотря на стремление к объективности, бывшему соратнику Генриха IV плохо удается скрыть глубокую неприязнь к королеве, и он описывает ее как «коварную женщину», «нетерпеливый дух», какую-то паразитку, действия которой были настолько же бездарными, насколько и аполитичными. Мы не раз имели повод заметить, что текст Агриппы, когда речь заходит о ней, полон нестыковок, в частности, при описании «войны влюбленных». Но не менее клеветнический характер у него носит изображение и следующего периода, в частности, пребывания королевы в Оверни, о котором он ничего не знал и которое изо всех сил постарался описать в самом жалком виде. Кстати, на его взгляд, свое несчастье королева вполне заслужила, из-за «скандальной жизни» лишившись «нежности» супруга
[662]. Что касается развода, то она тщетно пыталась его оттянуть, не желая, чтобы ее оттеснила женщина, стоящая ниже ее.
Агриппа преследовал двойную цель: с одной стороны, дискредитировать женщину, которую ненавидел, с другой — оправдать даже те действия короля Наваррского и его союзников, которые наиболее спорны с исторической точки зрения. Однако, в конечном счете, несмотря на все уничижительные обороты речи и оскорбительные недомолвки, его обвинения оказываются довольно слабыми. Он считает, что Маргарита несет ответственность за перемену союзнических отношений (гибельную для гугенотов), на которую пошел ее брат Алансон в 1578 г., и что это она развязала войну весной 1580 г. Это всё. Что касается конкретных упоминаний о ее любовной жизни, они сводятся к одной фразе о Бюсси и одной о Шанваллоне, к которым можно добавить намек на Тюренна во втором издании
[663]. Надо уточнить, что место, уделенное королеве в его книге, намеренно ограничено: д'Обинье всегда предпочитал выставлять в лучшем свете себя, чем долго говорить о противнице
[664]. Так, на эпизод с ее оскорблением ему хватило семи строчек, тогда как две последующих страницы посвящены описанию его встречи с Генрихом III ради улаживания этого дела.
Зато другой текст, опубликованный в 1618 г., дает об этом эпизоде точные сведения, — «Речь г-на де Пибрака, обращенная к королю Генриху III»
[665], где воспроизводится добрая часть содержания последних переговоров между Беллиевром и королем Наваррским и где видно, до какой степени беспомощной ставкой в жестокой политической игре была тогда Маргарита. В следующем году начали издавать мемуары современников королевы. Мемуары Мерже, секретаря герцога де Ларошфуко, не упоминают Маргариту, но приводят первое описание Варфоломеевской ночи с точки зрения человека, находившегося в Лувре, и это, когда появятся «Мемуары» королевы, позволит судить о достоверности свидетельства последней из Валуа. В 1621 г. вышло также несколько изданий «Дневника достопамятных событий, случившихся в царствование Генриха III» Пьера де Летуаля. Эти издания, как и все, какие увидят свет до конца века, были очень неполны и не содержали ни намека на Маргариту. Что касается «Мемуаров» Филиппа де Морне, представленных публике в 1624 и 1625 гг., они содержали новые важные сведения о двух ключевых моментах биографии королевы: о переговорах, связанных с оскорблением 1583 г., о которых уже накопилось много информации, и о переговорах ради аннулирования брака. Однако эта книга крайне мало говорит о самой Маргарите. Надо добавить, что, вопреки тому, что обещает заглавие, это просто набор разрозненных текстов, а не связный рассказ.
Публикация «Мемуаров»
Итак, «Мемуары» королевы, опубликованные в конце 1628 г., были первым документом, ярко осветившим биографию этой женщины, по-прежнему очень знаменитой и очень уважаемой. Издатель Оже де Молеон де Гранье, не опознав Брантома в «благородном муже, настоящем французе, принадлежащем к известной фамилии», к которому обращалась Маргарита, написал, что произведение посвящено Шарлю де Вивонну, барону де Ла Шатеньере. Он заявил в предисловии, что надо «быть удивительно тупым, чтобы не получить удовольствия при чтении их автора», но не обмолвился ни словом ни о происхождении рукописи, ни о повреждениях, которые она претерпела… Однако три лакуны в разных местах текста
[666] непохожи на результат вмешательства цензуры. В самом деле, с этой точки зрения единственным отрывком, который следовало бы вымарать, было описание начала свадебной церемонии, где Маргарита сообщает, что «слова, полагающиеся в таких случаях», все-таки были произнесены, — а эта версия противоречит небылице, которая была придумана во время развода и на которой была основана легитимность Людовика XIII. Что касается недостающей части «Мемуаров», то догадаться о том, что там содержалось, не очень трудно. Рассказывая о своем пребывании во Франции, о долгих блужданиях мосле оскорбления в августе 1583 г., о возвращении в Нерак, о бегстве в Ажен, а потом в Карла, о заключении в Юссоне и, наконец, о том, как она обосновалась в оверньской крепости, Маргарита, конечно, не преминула бы изобразить себя невинной жертвой, а брата и мужа выставить не в самом выгодном свете. Несомненно, она постаралась также убедить читателей, что никаких бастардов у нее не было, и показать, что причиной, по какой ее заключили в Юссон, было не ее распутство, а желание обоих королей отделаться от нее. Что во всем этом могло смутить власти в 1628 г.? Репутация Генриха III уже никого не волновала, а о том, что первый Бурбон был небезупречен, знали все. Правда, само опровержение оскорбительных слухов, распущенных о Маргарите в 1583 г., а особенно с 1586 г., могло бы побудить кого-то усомниться в том обвинении, которое уже тридцать лет в глазах народа только и оправдывало расторжение ее брака, — в ее развратности. По если это было цензурным изъятием, произведенным по приказу Ришелье, о вмешательстве которого в публикации той эпохи хорошо известно, то трудно понять, почему он пропустил признание, упомянутое выше, — разве что его подручные сделали свою работу спустя рукава, что, впрочем, бывало не раз.
