– Ну что, Закирова, будешь теперь послушной девочкой?
Я не понимаю, что происходит, как Мишустин уже говорит: «Исполняй». И после этого слышу выстрел, а следом душераздирающий крик своей Агафьи Гавриловны. На секунду чувствую, как дух покидает мое тело, ощущение будто умерла. Какая же я глупая… Все из–за меня! Только из–за меня сейчас там страдает мой близкий человек. Мишустин не блефует, он настоящее исчадие ада...
– А теперь слушай, ведь в этом виновата лишь только ты. Еще один промах с твоей стороны и она сдохнет, Закирова. Сдохнет из–за тебя, – от отбрасывает мою голову с силой и я немного пролетаю вперед по плитке в его кабинете.
– Я станцую ламбаду на вашей могиле, – хриплю ему в ответ и сплевываю кровь прямо на пол, а следом поднимаюсь. Не даю ему даже возможности насладиться мнимой победы. Последнее что он сможет увидеть, так это поражение и страх в моих глазах.
– Да хоть целый концерт устрой, Закирова. Думаю теперь мы найдем с тобой общий язык. Если еще раз соберешься давать заднюю, подумай о том, что есть еще твой драгоценный друг Касимов. Считай свою выходку показательным уроком, Закирова.
Мне хочется послать его в пешее путешествие, но я стискиваю зубы, что ощущение будто вот–вот они треснут. Внутренние органы неприятно ноют, а правая сторона лица ощутимо горит.
– В отделе будешь появляться три раза в неделю, остальное время тебе дается на укрощение Землина. Срок месяц, не справишься – тебе уже никто не поможет, Закирова. А теперь проваливай!
Ухожу молча, каждый шаг дается с трудом. Все–таки бил он души и со вкусом, но это все меркнет на фоне того, что я сама лично накликала беду на голову своей Агафье Гавриловне. Как теперь мне смотреть в глаза тете? Ведь она всю жизнь оберегала меня, укрывала своим крылом, когда было совсем тяжко. Когда хотелось плакать и кричать она и Сережа только были рядом со мной…
– Алия, какого черта?! – около меня тут же оказываются ребята.
– Все в порядке, – шиплю на них, стараясь выскользнуть из их рук. – Поскользнулась в кабинете!
Ребята на меня смотрят, как на полоумную, но не стараются выпустить из кольца своих рук, тем самым подставляя себя перед Мишустиным.
– Ребят, отойдите и сделайте вид, что все в порядке!
– Да ты все мозги свои последние вышибла что ли? – возмущается Александр и первый подхватывает за талию. – Что же ты творишь то, девочка?
По глазам коллег вижу только сожаление. Александр помогает мне сесть и достает из своего стола влажные салфетки. Аккуратно начинает стирать грязь с рук, а потом пытается дотянуться до лица, но одергивает руку.
– Давай сама, Алия. Я боюсь сделать тебе больно.
Машинально забираю салфетку из его рук и провожу по своей щеке ,не чувствуя ничего. Тетя… Нужно позвонить. Но могу ли я теперь это сделать? Моя тетя… Куда пришел выстрел? Как она? Где она?
– Аль, тебе звонят… – протягивает телефон Антон. – Ты его оставила на столе, перед тем, как зайти к Мишустину.
Беру свой телефон из его рук. Верчу, думая о том, стоит ли вообще отвечать.
– Что, Закирова? Выеб тебя наш начальник? Давно пора надо было это сделать!
Перевожу взгляд на злорадно усмехающегося Виталия. Ведь мог бы быть нормальным, адекватным мужчиной, но нет. Вырос дебилом. Скорее всего, в детстве часто обижали, вот и вышло так, что на весь мир озлоблен.
Не успеваю даже ответить, как Александр делает поворот, один удар и Виталий скрюченный лежит на полу.
– Ты за это ответишь!
– Кому жаловаться сначала побежишь маме или Мишустину, кусок дерьма?!
От их перебранки меня отвлекает телефон, который, кажется, не замолкал ни на минуту.
– Слушаю.
– Короче, дикая, выходи из своего курятника, и поворачивай сразу направо. Сядешь в белую десятку. Жду.
Для полного «счастья» не хватало еще слушать нотации от Захара…
Глава 12.
Перед своим уходом прошу Александра предупредить Лену, чтобы не ждала меня. К сожалению, в таком виде я не могу появиться на глазах у Сережи, когда он в таком состоянии и ему нужен покой. Может быть завтра, наложив тонну штукатурки, получится скрыть всю красоту на лице, но не сегодня.
Путь до машины Захара преодолеваю с колоссальным трудом. Мне совершенно не хочется показывать свою боль перед ним, но и выпрямить спину и подкинуть подбородок вверх также не могу. Приходится каждый шаг делать осознанно и аккуратно. Тренировочные бои не идут ни в какое сравнение с избиением… Как бы не было подготовлено твое тело, но к этому невозможно подготовиться.
Когда почувствовала под своей попой сиденье автомобиля, смогла наконец–то выдохнуть. Даже не повернула голову в сторону мужчины за рулем, а сразу начала судорожно набирать номер тетушки.
– Тетя… – выдавливаю из себя, подавляя всхлип. Как же мне хочется забрать всю ее боль и страх себе…
– Ну же, деточка, не плач! Со мной все в порядке! – сама слышу ее испуганный голос, который не перестает дрожать, хотя она и пытается убедить меня в обратном. – Он не задел меня, не задел, деточка! Но куда же ты попала…
Сожаление и укор в ее голосе выбивают из меня весь воздух, который секунду назад я успела вдохнуть. Следом почувствовала жжение в легких и как глаза тут же наполнились слезами.
– Тетя… Я… Все объясню… Тетя… Прости! – мышцы рук тряслись и дрожали, вибрируя под кожей. Путаные слова срывались с пересохших губ, звуки разлетались вокруг, не имея никакого должного смысла. Мой самый большой страх с детства окутал меня.
– Деточка моя, я люблю тебя слышишь, но…но….
– Тетя… – произнесла я в конце и отключилась. Нет сил было слышать ее голос… Она жива и здорова, это самое главное, что может быть. А я… Я теперь не имею права называть ее тетей.
Уроки жизни бывают слишком жестоки. Порой даже безжалостны… Я пошла ва–банк и проиграла. Проиграла самое ценное, что может быть в жизни, это любовь и поддержка близкого человека. Моя жизнь, словно американские горки, без тормозов. И самое сложное, что может быть, так это остановить их, когда они разогнались слишком быстро. Без тормозов американские горки будут ехать всё быстрее и быстрее, в то время как упускала из виду разные мелочи, которые необходимы мне были, чтобы просто жить и наслаждаться жизнью. И мое желание доказать, что я могу быть «проворнее», чем кто–то, сыграло со мной жесткую «шутку».
В этот момент мне кажется, что я слаба и ничего не достойна. Что я никто, пустое место, именно так, как твердил мне Мишустин много–много раз. Мысли крутились в моей голове, как рой пчел, засасывая все глубже и глубже, в самый эпицентр. Сейчас я не могла совладать с собой, да и, честно говоря, я не хотела, опустила руки за такое долгое время. Эта ситуация засела глубоко в душе, разрушая меня, забирая все силы.
