Она вытянула правую руку.
– Вы пойдете со мной, вы пообедаете со мной тет-а-тет. Чего мне беспокоиться? Я имею право развлечься.
Ее гость, конечно же, принял это странное предложение, как и положено искателю приключений, которым он был. С глубоким поклоном он предложил хозяйке свою руку в рваном рукаве, и они пошли – Адела Блэк с ее дорогим совершенством и Морган с его дикостью и тряпками – по широкому залу к одной из внутренних дверей.
Молодой человек не извинился за свой костюм, который когда-то был синим, и за сапоги, которые не были ни черными, ни коричневыми. Контраст между ним и леди, которую он сопровождал, должно быть, был весьма пикантным, но слуга, в тот момент появившийся перед ними, не выказал никаких признаков удивления.
– Накройте стол, – сказала ему хозяйка. – На двоих.
– На двоих, мадам!
И слуга исчез так же тихо, как и появился. Умелый парень – наблюдательный, но подавленный.
– Возможно, – сказала леди, – было бы лучше, если бы вы сказали мне, кто вы. Есть пределы моей неосторожности. Я с трудом могу сидеть за столом с тем, кого не знаю. Я миссис Блэк, а зовут меня Адела. Можете звать меня Адела, если вам угодно.
– Мне нравится, – ответил ее собеседник. – Раз госпожа милостиво разрешает мне представиться, то я – Чарльз Джордж Крэнлиам Бакингем Джайлс Морган, и… – он снова отвесил ей один из своих благородных поклонов. – …ваш слуга.
Стол, за которым они обедали, был таких размеров, что за ним могла бы разместиться дюжина человек. И все же в той огромной столовой в доме Меллерби Блэка стол был сравнительно небольшим оазисом на просторах темного ковра.
Это было то, за что Адела Блэк была рада извиниться. Как и за «простую» еду. Ее кавалер принял это заявление небрежным взмахом руки.
Леди была удивлена, заметив, что застольный этикет не смутил его. Он согнул колени, чтобы лакей поставил ему кресло. Он ел и пил – как подобает джентльмену – со сдержанностью и разборчивостью. И он говорил. Резервуар его бессмыслицы оказался бездонным.
Он показывал любовь к ледяной леди – любовь настолько несущественную, что это было безобидно. И ледяная леди, сидевшая за столом, с удовольствием осознавала, что она смогла одним словом оживить его чувства, вдохнуть в него жизнь, заставить его перейти от слов к действиям. Будучи безрассудной и очень нуждающейся в развлечениях, она была склонна попробовать все это сделать.
Возможно, это было настолько хорошо, что миссис Блэк отложила этот эксперимент до того времени, когда он присоединился к ней в гостиной. Ибо когда Морган встал и открыл дверь, чтобы она оставила его с портвейном, их встретил сутулый человек с маленькими внимательными глазками. За ним стоял еще один, высокий и с солдатской выправкой.
Адела Блэк вернулась в столовую, и двое мужчин последовали за ней, все еще не говоря ни слова. Человек с наблюдательными глазами начал извиняться.
– Простите за вторжение, Адела, моя дорогая. Я не знал, что вы развлекались. Возможно, вы представите этого… джентльмен!
Леди засмеялась. Ее смех, как и она сама, был ледяным.
– Это, – сказала она Моргану, – мой муж.
Затем хозяйка дома подошла к своему непрезентабельному гостю и взяла его за рукав.
– Это мистер Чарльз Джордж Крэнлиам, поправьте меня, если я ошибусь… Ах, да, вспомнила! Тысяча извинений! Бакингем Джайлс Морган.
Меллерби Блэк кивнул.
– Полковник Энерли, – сказал он через плечо.
Его спутник поклонился, и Блэк, пробормотав что-то о бизнесе, исчез вместе с полковником в задней части дома.
Морган сам побрел к столу и переключил свое внимание на портвейн, который был налит в графин специально для него. Его чванство не уменьшилось, свет приключений все еще был в его глазах. Тем не менее, с уходом леди, когда он остался в одиночестве, с его лица исчезло довольно бессмысленное выражение, и его сменило другое, расчетливое и целеустремленное.
Он изучил большую комнату с таким интересом, что наблюдателю были бы простительны предположения, что у этого человека были планы на имеющиеся в ней ценные вещи.
– Спекуляция! – сказал Чарльз Морган себе под нос, назвав происхождение богатства Меллерби Блэка, так, как называли его во всем мире.
Произнеся это слово, он медленно покачал головой.
– Сомневаюсь в этом – глубоко сомневаюсь.
Тут в комнату вошел сам Блэк. Он сбросил шляпу и пальто и теперь был одет во фрак и белый жилет.
– Мне пришлось, – сказал он, – рано пообедать вдали от дома. Была заявка, которая оказалась… Ах! Практически заказом. Если позволите, юный сэр, я выпью с вами стакан портвейна.
Он уселся, и Морган передал ему графин.
Глаза Блэка были настороже, а рот мстительно скривился. Его толстое лицо выражало то плебейское напряжение, о котором его жена иногда считала нужным напомнить ему.
– Кто вы? – спросил он без каких-либо других предварительных разговоров.
Его гость улыбнулся.
– Я Чарльз…
Блэк поднял руку.
– Я все это знаю.
К удивлению Моргана, хозяин дома правильно повторил длинную цепочку его христианских имен.
– Но откуда вы? Чем занимаетесь? – задал он затем новые вопросы.
– Я из Блумсбери, – сказал молодой человек, – и я ничего не делаю.
– Из Блумсбери? Откуда именно?
– Мой адрес: картельные особняки, площадь Мекленбурга. Я живу под номером пять-А. У меня там квартира – третий этаж с видом на сады.
– Хм, у вас, возможно, есть частный доход!
Чарльз пожал плечами.
– Немного, да. А в остальном я делаю то, что у меня получается – все, что угодно.
Блэк посмотрел на него с хитрым выражением.
– Или, скажем так, кого угодно?
Морган засмеялся.
– Мы уже начинаем понимать друг друга. Надо жить. Я – говорю это без стыда – авантюрист.
– Авантюрист!
Меллерби несколько раз кивнул.
– Возможно ли, что вы когда-нибудь были – скажем так – несчастными в ваших приключениях… с э-э-э… полицией?
Морган снова пожал плечами. Портвейн был выпит, и теперь он смаковал аромат коньяка, который подал ему хозяин.
– Мелочь. Мы не виделись с глазу на глаз.
Блэк ни на минуту не прекращал тщательно изучать собеседника.
– Небольшое путешествие по холмам, а? – спросил он.
– Мои друзья, – сказал Морган, – мои друзья назвали это одиннадцатью чистыми рубашками. Вам это о чем-нибудь говорит?
Меллерби Блэк кивнул.
Чистая рубашка дается человеку, который наслаждается гостеприимством Его Величества в первый день каждой недели. Так что эвфемизм Чарльза, вероятно, представлял собой три месяца лишения свободы.
