Он пошел к тому шалашу, где помещалась дикарка. Дверь была открыта настежь. Хмон лежала на кровати.
– Хмон, – окликнул миссионер, приближаясь к ней и кладя руку на плечо. – Есть еще один вопрос.
Вдруг он быстро отдернул руку: плечо женщины было холодным, а из ее виска тонкой струйкой сочилась кровь.
Глава 14
Слоны трубными звуками приветствовали восходящее солнце.
Пьер, сидя на опорожненном ящике, покрикивал на увязывающих тюки туземцев. Корнаки с тысячей проклятий заставляли слонов становиться на колени для погрузки на них поклажи. Нагруженный слон тяжело приподнимался, раскачивался и, помахивая хоботом, отходил в сторону. Погрузка заканчивалась. Корнаки, забравшись на шеи колоссальных животных, весело перебрасывались шутками с солдатами, получавшими от старшего винтовки образца 1874 года и по полтораста патронов на человека.
Отец Равен, без устали хлопотавший, обратился к проводникам:
– Так, уговор: пройдя речку, мы направляемся к востоку. Куда мы идем, кроме нас не должен знать никто.
Двое мускулистых туземцев с длинными копьями и повязками вокруг пояса радостно подставляли свои голые татуированные тела лучам начинающего пригревать солнца.
– Да, да, отец. Три дня мы идем по пустыне, а на четвертый сворачиваем в лес.
– Все это так, – сказал Люрсак. – Но имейте в виду, что нам нужно выйти к храму с другой стороны, обогнув Пу-Кас. Захватить врасплох можно только при условии, если пойдем по дороге, о которой они и не думают.
Проводник сделал утвердительный жест.
– Трех дней пути хватит. Но что скажут вон те, когда, мы свернем?
И он указал пальцем на солдат и корнаков, уже приготовившихся к отправлению.
– О них не беспокойся. Я их сумею заставить.
Проводник выразил сомнение.
– Лучше бы им сказать. Но ты – хозяин.
Люрсак в последний раз окинул взглядом сделавшиеся родными за трехмесячное пребывание места.
– Пора, – сказал священник.
Пьер вздрогнул и, повернувшись, крикнул проводникам:
– В путь!
Проводники двинулись, а за ними, колышась, тронулся и весь караван.
Во все стороны расстилалась бесконечная безводная степь – пустыня «Жаждущая страна», покрытая песчаными дюнами, которые казались окаменелыми волнами. Безжалостное солнце лило потоки палящего света. За струями раскаленного воздуха почти не было видно гряды гор, и только величественный Пу-Кас неизменно вырисовывался на горизонте.
По крику проводника у наполовину высохшего источника, до которого караван добрался к ночи, устроили привал. Ночь осветилась огнями костров, и при их свете силуэты слонов, удовлетворенно фыркающих в болотистой воде, вырастали до чудовищных размеров.
Ночное дежурство нес Нгур, один из двух проводников, взятых отцом Равеном. Он не ложился спать и всю ночь провел стоя на ногах, выкрикивая гортанным голосом время с аккуратностью и точностью самого совершенного хронометра.
С наступлением дня караван вновь тронулся в путь. К палящему зною прибавилось новое бедствие. Поднявшийся ветер нес тучи мельчайшего песка, сжигающего глаза, засыпающего горло, затрудняющего дыхание. Среди песчаных вихрей, под блестящим, как зеркало небом, караван все дальше и дальше углублялся в неведомую страну.
К вечеру третьего дня они находились приблизительно в ста километрах от военного поста. Стоянка была устроена у ручейка, возле которого был небольшой водоем, почти моментально выпитый до дна обезумевшими от жажды животными. Тут же росла пара чахлых деревьев.
Отец Равен и Люрсак, расположившись в раскинутой для них палатке, выслушивали ежедневный доклад старшего из погонщиков.
– Следовательно, – спросил Люрсак, – у нас сейчас четверо больных?
– Да. Трое в лихорадке, а один поранил ногу; он не мог идти сам, и в пути его несли товарищи.
Люрсак нахмурил брови.
– Так нельзя, – сказал он. – Надо придумать что-нибудь другое. Больные для нас – слишком обременительный груз, и из-за них мы можем опоздать. Сильная у них лихорадка?
– Кто же их знает? – ответил старший. – Жалуются. Ноги вздулись. Не едят, не пьют. Сейчас сидят, скорчившись, у костра и греются.
Люрсак повернулся к отцу Равену.
– Что вы скажете?
– Боюсь, что дело серьезное. При такой погоде в это время года лихорадка – всегда опасная вещь. Хина им не помогает, да к тому же у них самих нет никакого желания бороться с болезнью.
– Что же мы будем делать? Может быть, лучше отделаться от них?
– Думаю, что нет смысла обременять ими караван. Как только мы войдем в лес, верные слуги Красных богов дадут о нас знать, кому следует. Иллюзий создавать нечего: наш отряд не иголка, и незамеченными нам проскользнуть не удастся. Единственный наш шанс – быстрота продвижения.
Пьер не возражал и отдал старшему погонщику распоряжение:
– Выбери из своих людей двоих, и пусть они утром вместе с больными отправятся обратно домой. Риса и сухого мяса дашь на шесть дней. Оставь им два карабина и полсотни патронов. Больше у тебя ничего нет?
– Ничего, господин.
– Можешь идти. Утром выступим в обычный час.
Когда старший погонщик ушел, Люрсак с горькой улыбкой повернулся к отцу Равену.
– Выбыло из строя шесть человек, а мы еще не вошли в лес.
Миссионер был спокоен.
– Какая разница? Шесть человек больше, шесть человек меньше? Наш отряд все равно достаточно силен. Эти дни перехода по «Жаждущей стране» были испытанием. Слабые не выдерживают и отстают. Пока только слабые телом, но боюсь, что со вступлением в лес найдутся и слабые духом. Сейчас на них сказываются только усталость, лишения, лихорадки, а дальше будут действовать другие причины, более грозные.
Священник умолк и, подойдя к открытому входу палатки, смотрел на смутные очертания гор, которые в полумраке ночи были похожи на стадо куда-то спешащих фантастических чудовищ.
Душная ночь была наполнена звуками, доносившимися со стороны лагеря. В один сплошной неясный гул сливались разговоры носильщиков, гортанные покрикивания корнаков, треск костров и ворчание слонов.
– Люрсак, смотрите.
Пьер, растянувшийся возле огня, поднялся и приблизился к миссионеру, присевшему на корточки и что-то внимательно рассматривающему.
– Что там такое? – спросил Люрсак.
– А вот взгляните. Я только что нашел.
И он протянул нечто вроде грубо сделанного топора, высеченного из камня, прикрепленного к необтесанной палке. Молодой человек бросил рассеянный взгляд на находку, не представляющую для него никакого интереса.
