– В те времена, когда боги спустились на землю, был построен храм, построен руками богов. Потом боги сотворили людей и животных, и в назидание им сказали слова закона, их закона, закона богов.
Иенг стояла неподвижно, скрестив руки на груди. У ее ног сидела чтица, держащая в руках длинный пергаментный свиток, «закон богов».
– Чтобы воля богов была исполнена, они позвали женщин, живущих по ту сторону гор в белой и холодной стране. Они сказали им: вот наш закон, служительницами которого вы станете. Ваша власть будет безгранична, потому что ее даем вам мы, и потому что вы будете отцами и матерями народа мои, свободного народа лесов.
Все колдуньи пристально смотрели на пленных европейцев, стараясь по их лицам отгадать впечатление, производимое на них чтением закона.
Пьер считал происходящее за ненужную и томительную комедию. Все было потеряно, и церемониться больше не следовало. Надо действовать силой и прибегнуть к дерзости. Он сделал шаг вперед, приближаясь к Иенг, и закричал:
– Твои законы не нужны нам. Единственно, что интересует нас – это вот та белая женщина, которую ты увлекла сюда и силой здесь держишь.
Иенг не соблаговолила ответить. Она коснулась плеча чтицы и сделала знак продолжать.
И сказали боги своим служительницам:
– Вот храм, где вы будете жить. Этот храм построен на земле, где время неподвижно. И вот мужчины Неизменной Расы. Они будут Живущими Богами. А вы и другие люди будете называть их Красными Богами, что значит царственные сыны первой расы рмоа-галов».
Пьер опять прервал чтение:
– Слушай! Если ты не отдашь нам эту женщину и не отпустишь нас на свободу, придут наши братья, разрушат и сметут с лица земли ваш храм. А вас всех перебьют. Их суд будет ужасен.
Иенг спокойно приказала чтице читать дальше.
– И отныне первое правило закона будет таково. Вы будете жить здесь вечные времена, но никогда не будете рабами. Все, что у вас будет взято, вам будет возвращено, потому что свободный народ лесов, народ мои, не умрет никогда. Он будет самым сильным народом, потому что бесплодные жены его племени будут приходить сюда. На одну ночь они будут становиться супругами живущих богов. И в чреве своем они отнесут лесному народу жизнь и силу Неизменной Расы.
Пьер смирился. Он понял, что перед ним такая сила, против которой его борьба бесполезна. Он не вслушивался в монотонное чтение закона на бангарском языке. Это ему было не интересно. Его мысли были заняты только Вандой. Ее побледневшее лицо казалось невыразимо прекрасным, особенно в сравнении с безобразными рожами страшных колдуний. Но, окинув взглядом двор, увидев, какое множество колдуний собралось сюда, Пьеру стало ясно неравенство сил. Он не спасет Ванду, не сможет ее спасти.
Бешеная ярость его настроения сменилась мрачным унынием. Угадывая его страдания, отец Равен произнес:
– Подождем!.. Крепитесь. Еще рано отчаиваться.
А чтица продолжала:
– Они будут супругами на одну ночь, но они об этом не узнают, потому что будут погружены в сон. Ибо ни одна женщина, кроме служительниц, не должна видеть Красных богов в лицо. Ни одна – или же она должна стать служительницей и остаться среди них до самой смерти.
Иенг, прервав чтение, обратилась к Люрсаку:
– Ты слышишь?.. Она хотела увидеть Красных богов. Она их увидела, но теперь она останется с нами до самой смерти. Так повелевают боги в своем законе. Читай дальше.
– Женщины свободного народа, которые три раза будут супругами Красных богов и все-таки останутся бесплодными, должны стать их служительницами. Они должны потерять красоту и приобрести повиновение. Мужчины племени мои никогда не увидят храма, и Страна Мертвых для них запретна. Могут жить в храме, но не могут видеть богов только пятьдесят воинов, но прежде чем войти в храм, они должны перестать быть самцами.
И тоном выше, чем до сих пор, подчеркивая заключительные слова закона, чтица закончила:
– А если мужчина чужой крови и чужой страны придет в храм, чтобы узнать, он узнает, но да постигнет его после этого медленная смерть. Так повелели боги. Таков их закон.
Люрсак, заметив, что миссионер побледнел, спросил:
– Вас так пугает этот приговор?
– Вы не расслышали? Мы с вами приговорены к «медленной смерти». Вы представляете себе, что это значит?
– Представляю. Будут морить голодом и жаждой.
– Нет. Это кое-что поужаснее. Нас будут разрезать на куски. Сначала отрежут один за другим пальцы на руках, затем на ногах, затем уши, ладони.
Голос Иенг прервал отца Равена.
– Веление богов будет исполнено. Вы пришли сюда, чтобы узнать. Вы узнали. Теперь закон Гондваны стал вашим законом, а он гласит, что только люди нашей крови и из них только женщины и служители богов остаются жить, узнав об этом.
А потом, обратившись к своим, она приказала:
– Отведите чужеземцев в восьмую галерею последней залы. Пусть они останутся там до захода солнца. Потом отнесите их к статуе бога, а когда родится день, закон будет исполнен.
Глава 21
Восьмая галерея, в которой заперли узников-европейцев, была довольно странной тюрьмой. Это было что-то вроде коридора, метров пятьдесят в длину, с очень высоким потолком и с мозаичным полом из белого, черного и красного камня. На одном конце коридора, за аркой, на низком пьедестале был водружен идол, изготовленный из красного металла. На другом конце прямо напротив идола – дверь, через которую ввели пленников. Кроме этих двух стен на узких концах коридора больше стен не было. По бокам, вместо сплошных стен, тянулся двойной ряд колонн, расположенных так тесно одна к другой, что между ними едва можно было просунуть руку. Таким образом, место заточения Пьера и отца Равена напоминало сразу и клетку, и алтарь храма.
Мебели, разумеется, никакой. Только у подножия идола на полу было разостлано несколько звериных шкур, из которых при нужде, по-видимому, устраивалась постель.
Люрсак расположился на шкурах, а миссионер занялся рассматриванием своей «камеры» и анфилады других подобных залов, виднеющихся сквозь просветы между колоннами.
Там то и дело проходили взад и вперед колдуньи, вероятно, занятые своими обычными делами. Они как будто нисколько не интересовались пленниками. Во всяком случае, ни одна из колдуний не остановилась около них и даже не взглянула. Иногда колдуньи проходили мимо в сопровождении воинов, у которых ноги и торс были голыми, и лишь с пояса до колен спускалась широкая повязка.
Колдуньи двигались медленными, размеренными шагами, совершенно беззвучно. Вообще было тихо. Единственными звуками, доносящимися до ушей европейцев, являлись звуки тихой песни, тягучей и печальной, исполняемой где-то в отдалении двумя или тремя женскими голосами.
Закрыв лицо руками и уткнувшись головой в шкуру, Пьер старался отгадать, что значили слова, произнесенные Вандой на дворе: «Не сейчас, после». Собственная судьба его не беспокоила; его нервы были так издерганы, а силы так изнурены, что он ничего не жаждал, кроме полного и абсолютного покоя.
