— Боюсь, что так.
— Поговорю с людьми, посмотрю, что они мне скажут. Может, что-то и прояснится. Появится ниточка, за которую можно ухватиться. А может, и нет.
— Попрошу своих девушек помочь. Может, им что известно.
— Да, желательно.
— Хотя они могут ничего не знать. И все же…
— Иногда люди даже не отдают себе отчет в том, что им что-то известно. Сами того не подозревают.
— А иногда судят о том, чего совсем не знают.
— Тоже верно.
Он встал, скрестил руки на груди.
— А знаете, — сказал он. — Я ведь вовсе не собирался привозить вас сюда. И не уверен, что вы хотели побывать в этом доме. Привез, даже не спросив.
— О, дом мне очень понравился!
— Спасибо. Она никогда здесь не была. Никто из них не был… Раз в неделю приходит пожилая немка, прибраться. Работает на совесть, все так и сверкает. Она единственная женщина, которая бывает в этом доме, во всяком случае, с тех пор, как я здесь поселился. Впрочем, кажется, и тех двух архитекторов не слишком интересовали женщины. Налить еще чашечку?
Кофе у него оказался необыкновенно вкусным. Я выпил уже несколько чашек, но отказаться от такого удовольствия просто не мог. Я сделал ему комплимент по этому поводу, и он объяснил, что смешивает два сорта — ямайский «Блю Маунтин» и темный жареный, колумбийский. Он тут же предложил мне в подарок фунт этой великолепной смеси, на что я ответил, что живу в гостинице и варить кофе там будет затруднительно.
Я потягивал этот божественный напиток, а он тем временем еще раз позвонил своему связному. Послушал, повесил трубку. Я спросил:
— Почему бы вам не дать мне ваш домашний номер? Или же вы держите его в секрете?
Он рассмеялся:
— Я не так часто здесь бываю. Проще дозвониться по тому, что у вас есть.
— Ясно.
— И потом, даже если я и дам вам этот номер, проку от него мало. Не уверен даже, что помню его. Надо бы найти старый счет и посмотреть… Так вот, даже если вы и наберете этот номер, ровным счетом ничего не произойдет.
— Как прикажете понимать?
— Да дело в том, что отсюда можно позвонить, а сюда — нет. Знаете, когда я только переехал, то понаделал разных удлинителей, несколько аппаратов установил, чтобы телефон всегда был под рукой. Но номера никому не давал. Ни своей справочной, никому.
— Ну и?..
— Ну и как-то раз сидел дома, кажется, играл в пул, и вдруг эта чертова штука как зазвонит! Я даже подпрыгнул. Какой-то придурок решил узнать, не желаю ли я подписаться на «Нью-Йорк таймс». Потом, пару дней спустя, снова позвонили. Ошиблись номером. И тут я сообразил, что если мне и будут звонить, так только по ошибке или с предложением продать чего-нибудь. Взял отвертку, вскрыл по очереди все эти аппараты, нашел в них такую маленькую штучку, которая трезвонит, когда ток проходит по какому-то там специальному проводку, и просто-напросто повырывал эти самые штучки из всех телефонов. А потом попробовал позвонить к себе с улицы: казалось, что телефон звонит, но на самом деле в доме было тихо.
— Умно.
— И дверной звонок тоже по этой же схеме работает. Там, снаружи, есть такая кнопочка, которую можно нажать, но только она ни к чему не подсоединена. Поселившись здесь, я ни разу не отворил никому дверь. Окна занавешены, в них тоже не заглянешь. И весь дом подключен к системе сигнализации. Нет, нельзя сказать, чтобы в Гринпойнте было много ограблений. Поляки, живущие тут, народ довольно смирный, но старый док Левандовский, он, знаете ли, любит уединение и покой.
— Не сомневаюсь.
— Я здесь редко бываю, Мэттью. И когда дверь гаража за мной опускается, сразу чувствую: весь этот мир остался там, позади. И мне никто здесь не мешает. Никто и ничто.
— Удивительно, как это вы привезли меня сюда…
— Я и сам удивляюсь.
* * *
Денежный вопрос мы приберегли напоследок. Он спросил, сколько я возьму за работу. Я ответил, что хочу две с половиной тысячи долларов.
Он спросил, из чего складывается эта сумма.
— Сам не знаю, — сказал я. — Почасовую оплату я не беру, свои расходы не подсчитываю. И если придется выложить много денег по ходу дела или же оно затянется, могу попросить вас добавить. Но счета выставлять не собираюсь и в суд на вас, если вы откажете, тоже подавать не буду.
— Предпочитаете менее формальные отношения?
— Именно.
— Что ж, это меня устраивает. Наличные, никаких расписок. У меня нет возражений против этой суммы. Женщины приносят много денег, правда, и уходит на них тоже много. Квартплата, текущие расходы. Взятки, чаевые, отступные. Когда селишь шлюху в квартире, следует кое-кого подмазать. Ну, скажем, нельзя сунуть привратнику двадцать долларов на Рождество и этим ограничиться, как поступают обычные жильцы. Меньше двадцатки в месяц не получается. А на Рождество приходится отваливать целую сотню. То же относится и ко всем остальным службам. Так что набегает порядком.
— Могу представить…
— Но и остается не так уж мало. И я не трачу эти деньги ни на дурь, ни на азартные игры. Вы сказали — две пятьсот, да? Я выложил за ту маску, ну, что дал вам подержать, вдвое больше. Шесть двести плюс еще десять процентов — специальный налоговый сбор, принятый сейчас на аукционах и в галереях. Так во что она, выходит, обошлась? Шесть тысяч восемьсот двадцать, да прибавьте еще торговую наценку.
Я промолчал. Он сказал:
— Черт, сам не пойму, с чего это я так расхвастался? Комплекс состоятельного негра, полагаю. Посидите минутку. — Он вышел и вскоре вернулся с пачкой сотенных и отсчитал ровно двадцать пять. Купюры, бывшие в употреблении, номера шли не по порядку. Интересно, сколько наличных держит он дома? И сколько привык носить при себе? Некогда я знавал одну акулу подпольного бизнеса, типа, который жил тем, что ссужал деньги под проценты. Так вот, он взял за правило выходить из дома, имея при себе не меньше десяти тысяч баксов. Причем ни от кого это не скрывал. И все, кто знал его, знали об этой уйме денег, что он с собой носит.
И что характерно: никто — заметьте, никто! — никогда не пытался его ограбить.
* * *
Он отвез меня домой. Обратно мы ехали другой дорогой — через мост Пуласки до Куинса и дальше по туннелю на Манхэттен. Говорили мало, и еще я, видно, задремал, потому что вдруг почувствовал, как Чанс слегка трясет меня за плечо.
Я заморгал и выпрямился. Мы стояли у входа в гостиницу.
— С доставкой на дом, — сказал он.
Я вышел и остановился на краю тротуара. Он подождал, пока не проедут машины, затем совершил свой знаменитый U-образный разворот. Я смотрел ему вслед, пока «кадиллак» не скрылся из вида.
Мысли, словно утомленные схваткой с волнами пловцы, еле ворочались в голове. Я слишком устал, чтобы думать. Поднялся к себе и улегся в постель.
