Я взял кофе и несколько печений и стал слушать. Выступавший был немногословен, предоставив присутствующим больше времени для обсуждения. Желающий высказаться должен был поднять руку.
Минут за пятнадцать до конца Джен подняла руку и заявила, что благодарна судьбе за то, что теперь не пьет. И рассказала, какую огромную роль в ее возвращении к нормальной жизни сыграла ее консультантша, как помогала ей эта замечательная женщина, особенно в те моменты, когда она, Джен, просто не знала, как себя вести и что делать. Впрочем, вдаваться в подробности она не стала. Мне показалось, что она хочет, чтобы я выступил, — какой-то намек на это был в ее последних словах. Но воспользоваться им я не спешил.
И руки не поднял.
После собрания она и еще несколько человек решили пойти куда-нибудь выпить кофе и пригласили меня присоединиться. Но мне надоели и кофе, и компания, и я отказался под каким-то благовидным предлогом.
На улице, прежде чем мы разошлись в разные стороны, она спросила, как я себя чувствую.
Я ответил, что нормально.
— Все еще хочешь выпить?
— Нет, — сказал я.
— Я рада, что ты вчера позвонил.
— Я тоже.
— Вообще всегда звони, Мэттью, слышишь? Хоть среди ночи, понял, в любой момент, когда будет плохо.
— Надеюсь, что не будет.
— Но если вдруг… позвони, ладно?
— Конечно.
— Мэттью… обещай мне…
— Что именно?
— Не пей, сперва не позвонив, ладно?
— Сегодня, во всяком случае, не собираюсь.
— Знаю. Но если вдруг решишь напиться, твердо решишь, сначала позвони, хорошо? Обещаешь?
— О'кей.
В метро, по дороге в центр, я думал о нашем разговоре и решил, что свалял дурака, дав такое опрометчивое обещание. Хотя, с другой стороны, раз это помогло ей почувствовать себя счастливой… Что плохого в том, если женщина будет чувствовать себя счастливой?..
* * *
В гостинице меня ждала вторая записка от Чанса. Я позвонил из вестибюля в его справочную и попросил передать, что вернулся. Купил газету, принес ее в номер и стал читать в ожидании звонка от Чанса.
Новость на первой полосе — пальчики оближешь!.. Некая семейка из Куинса — отец, мать и двое ребятишек — отправилась на прогулку в своем новом, блестящем «мерседесе». Вдруг их догнала какая-то машина, и кто-то выпустил в несчастных две обоймы из автомата, убив всех четверых. При обыске у них на квартире на Восточной восьмой на Ямайке обнаружили большую сумму наличными, а также кокаин. Полиция полагала, что убийство напрямую связано с наркотиками.
Большого ума тут не требовалось.
О парне, которого я оставил лежать в подворотне со сломанными ногами, не было ни слова. Да и не должно было быть. Ведь утренний выпуск уже сверстали, когда мы с ним столкнулись. И вряд ли ему пофартит, что сообщение о его персоне появится в вечернем или завтрашнем выпуске. Вот если бы я убил его, тогда другое дело. Тогда, возможно, о нем и тиснули бы несколько строк. Но кого интересует чернокожий парень с перебитыми ногами?..
Я еще не успел пролистать газету, когда в дверь постучали.
Странно!.. Горничные по воскресеньям — выходные, а те немногие люди, что иногда ко мне заходили, всегда предварительно звонили. Я снял со спинки стула пиджак, достал из кармана револьвер 32-го калибра. Я еще не успел избавиться ни от него, ни от двух ножей, которые отнял у бандита. Подошел к двери, не выпуская револьвера из рук, и спросил, кто там.
— Чанс.
Я опустил револьвер в карман и отпер дверь.
— Вообще-то мне сперва звонят, — сказал я.
— Не хотелось беспокоить портье — он так самозабвенно читал.
— Какая чуткость с вашей стороны!
— Это просто хорошее воспитание. — Он смерил меня оценивающим и одновременно вызывающим взглядом. Затем оглядел комнату. — А у вас мило, — заметил он.
В его словах была скрытая ирония, хотя тон оставался невозмутимым.
Я закрыл дверь и предложил ему сесть. Он остался стоять.
— Мне подходит! — отрезал я.
— Вижу. Вполне спартанская обстановка.
На нем был синий блейзер и серые фланелевые слаксы. Ни пальто, ни плаща. Что ж, на улице сегодня немного потеплело, к тому же он на машине.
Чанс подошел к окну, выглянул.
— Пытался застать вас вчера вечером, — заметил он.
— Знаю.
— Но вы не перезвонили.
— Я получил записку. А до этого находился вне пределов досягаемости.
— Вы что же, здесь не ночевали?
— Нет.
Он кивнул. Затем обернулся и посмотрел мне прямо в глаза. Понять выражение его лица было невозможно. Хотя такое я видел у него впервые. Он сказал:
— Со всеми девушками говорили?
— Да. Со всеми, кроме Санни.
— Ага… А с ней, значит, еще не виделись?
— Нет. Несколько раз пытался дозвониться вчера, потом сегодня, в полдень. Но никто так и не подошел.
— Значит, не подошел?
— Нет. А вчера получил от нее записку, но когда позвонил, дома ее не оказалось.
— Так она вам вчера звонила?
— Да.
— В какое время?
Я пытался припомнить.
— Ну, вышел я из гостиницы примерно около восьми, а вернулся в начале одиннадцатого… И меня ждала записка. Так что не знаю, когда именно она звонила. Вообще-то они обязаны отмечать время звонков, но редко это делают. Да и записка не сохранилась, я ее выбросил.
— Не было причин хранить ее, да?
— Да. И вообще какая разница, когда она там звонила?
Он окинул меня долгим, испытующим взглядом. Я увидел золотистые искорки в глубине темно-карих глаз. А потом сказал:
— Черт, не знаю, что и делать! Как-то не привык к этому. Мне почти всегда казалось, что я знаю, что надо делать.
Я промолчал.
— Вы теперь мой человек, Мэтт, на меня работаете. Но сейчас мне кажется, что я вас не понимаю.
— А я никак не пойму, к чему вы клоните. Чанс.
— Черт! — буркнул он. — Весь вопрос в том, насколько вам можно доверять. И я все время задаю себе один и тот же вопрос: можно или нет?.. И отвечаю: скорее всего да. Ведь я даже пригласил вас в свой дом, приятель. Прежде я никогда никого к себе не водил. Почему я это сделал, а?
— Откуда мне знать?..
— Неужто ради дешевого выпендрежа? Дескать, вот поглядите, как классно живет какой-то там ниггер?.. Или же я пригласил вас, чтобы заглянуть в собственную душу? Ладно, как бы там ни было, но я, черт возьми, вам доверял. Но прав ли я, вот в чем вопрос…
