— И что он ее убил?
— Не знаю, кто ее убил.
— И что тот, кто ее убил, требует, чтобы вы не лезли в это дело?
— Ну, не знаю я! — воскликнул я. — Может, убийство никак не связано с дружком. Может, это был просто какой-то псих, к чему, собственно, и склоняет ся полиция. Может, именно ее любовник не хочет, чтобы я проводил расследование.
— Он не замешан, но хочет оставаться в тени. Это вы имеете в виду?
— Ну, вроде того.
— Не знаю, приятель. Может, вам действительно все это оставить?
— Расследование?
— Да. Ведь вы получили предупреждение. С такими делами не шутят Не хотите же вы, чтобы вас убили?
— Нет, — ответил я, — не хочу.
— Ну, и что же вы в таком случае намерены делать?
— Конкретно сейчас — сесть в метро и поехать в Куинс.
— В Вулсайд.
— Именно.
— Я на машине. Может, вас подбросить?
— Да нет, не стоит. На метро доеду.
— Но на машине быстрей. Я даже могу надеть в честь вас такую шоферскую кепочку. А вы сядете на заднее сиденье и…
— Как-нибудь в другой раз.
— Ну, как хотите, — сказал он. — Позвоните мне потом, ладно?
— Ладно.
* * *
Я все-таки предпочел сквозную линию и вышел на станции между Рузвельт-авеню и Пятьдесят второй. После Манхэттена поезд вырвался из подземки, и я едва не пропустил свою остановку — плохо знал этот район. Стены на платформах были так исписаны и разрисованы, что названия станций было просто невозможно разобрать.
Спустившись по металлическим ступеням, я оказался на улице. Сверился со своим карманным атласом, уточнил маршрут у прохожих и двинулся к Барнет-авеню. И, не пройдя квартала, понял, почему этот населенный латиноамериканцами дом оказался в Вулсайде. Никакими ирландцами тут и не пахло. Нет, здесь сохранилось еще несколько заведений со старыми названиями типа «Шамрок», но большинство вывесок все же были на испанском с неизбежными «El» в начале. Таблички с названиями улиц тоже на испанском, а многие забегаловки превратились в «bodegas»
[14]. А в витрине туристического агентства «Тара» красовалась реклама чартерных рейсов в Боготу и Каракас.
Дом, где жил Октавио Кальдерон, оказался мрачным двухэтажным панельным зданием с широким крыльцом перед входной дверью. На крыльце — пять-шесть пластиковых шезлонгов, а на столике — стеклянный графин с апельсиновым соком и кипа журналов и газет. Шезлонги пустовали, чему я и не удивился. Слишком холодно, чтобы рассиживать на крылечке.
Я позвонил. Никакой реакции. Изнутри доносились голоса и звуки радио. Снова надавил на кнопку звонка, и наконец дверь отворила небольшого роста пожилая толстуха.
— Si
[15]? — осведомилась она.
— Мне нужен Октавио Кальдерон, — сказал я.
— No esta aqui.
Может, это была та самая женщина, с которой я первый раз говорил по телефону?.. Трудно сказать, да я и не собирался ломать над этим голову. Я говорил с ней через порог, смешивая испанский с английским, изо всех сил стараясь, чтобы меня поняли. Она ушла, что-то, видимо, поняв, и вскоре вернулась с высоким мужчиной со впалыми щеками и коротко подстриженными усиками. Он говорил по-английски, и я попросил провести меня к Кальдерону.
— Но Кальдерона здесь нет, — ответил он.
— No me impoita
[16], — сказал я. — Я бы хотел посмотреть его комнату.
— Но там не на что смотреть, — ответил он, совершенно сбитый с толку. — Кальдерона нет. Так какой смысл осматривать его комнату?
Нет, они не отказывались помочь. Они были даже рады пойти мне навстречу. Просто никак не могли понять, чего я требую. И когда наконец сообразили, что единственный способ избавиться от меня, это пойти и показать комнату Кальдерона, именно так и сделали. Я последовал за женщиной по длинному коридору, мимо кухни, и вышел к лестнице. Мы поднялись по ступенькам, прошли еще один коридор. Она, не постучав, распахнула дверь и отступила, жестом приглашая меня войти.
Пол был покрыт линолеумом, обстановка довольно убогая: железная кровать с матрацем без простыни, комод из светлого дерева и маленький письменный стол со складным стулом. У окна стояло кресло-качалка, покрытое куском ткани в цветочек. На комоде красовалась настольная лампа с пестрым бумажным абажуром, под потолком висело некое подобие люстры из двух голых лампочек.
Вот, собственно, и все убранство.
— Entiende usfed ahora?
[17] No esta aqui.
Я прошелся по комнате и осмотрел ее уже профессионально. Пусто, пустее не бывает. В маленьком встроенном шкафу тоже ничего, кроме двух металлических вешалок. В ящиках комода и единственном ящичке письменного стола — ни соринки, словно метлой вымели.
Используя в качестве переводчика мужчину со впалыми щеками, я попытался допросить женщину. Кладезем ценной информации ее явно назвать было нельзя ни на одном языке. Она не знала, когда исчез Кальдерон. То ли в воскресенье, то ли в понедельник. В понедельник она зашла к нему прибраться и обнаружила, что вещей нет. Все забрал, ничего не оставил. И по вполне понятной причине она решила, что он сменил квартиру. Платил он, как и все жильцы, за неделю вперед. А съехал за два дня до истечения срока уплаты. Очевидно, подыскал себе жилье получше, вот и торопился перебраться туда. Потому-то и ей ничего не сказал, наверное. Местные жильцы вообще так часто поступают. Они с дочерью хорошенько прибрали комнату, так что в любой момент сюда может въехать кто-нибудь другой. Долго пустовать она не будет. Ее комнаты вообще долго не пустуют.
— А Кальдерон был хорошим жильцом?
Si, просто отличным, но у нее вообще не бывает проблем с жильцами. Сдает она комнаты только колумбийцам, панамцам и эквадорцам, и у нее никогда не было с ними никаких осложнений. Да, иногда они съезжали вот так же, внезапно, а все из-за этой иммиграционной службы. Кстати, может, именно поэтому и Кальдерон съехал. Но это ее не касается. Не ее это дело. Ее дело — прибрать комнату и сдать ее новому жильцу.
Насколько мне было известно, отношения с иммиграционной службой у Кальдерона были спокойные. В стране он находился легально, иначе бы его никогда не приняли на службу в «Гэлакси». В большой, солидной гостинице никогда не станут нанимать иностранцев без «грин кард».
У него были, конечно, иные причины столь поспешного бегства.
Беседовал я и с другими жильцами. И полученная при этом характеристика Кальдерона нисколько не помогла прояснить ситуацию. Тихий молодой человек, держался обособленно. А расписание его дежурств в гостинице было таково, что часто он работал в те часы, когда остальные уже сидели дома. Нет, никто не знал, была ли у него подружка. За те восемь месяцев, что он прожил на Барнет-авеню, никто не видел, чтобы его кто-нибудь посещал: девчонка там или приятель, — да и по телефону ему звонили не часто. Перед тем, как переехать сюда, он жил в Нью-Йорке, но никто не знал его прежнего адреса, даже район не могли указать.
