Конечно, когда ты пьян, ручаться трудно. На одном из собраний выступал мужчина. Он рассказал, как однажды, выйдя из пьяного ступора, увидел, что стоит на Бруклинском мосту, что уже перекинул одну ногу через перила и буквально висит над пропастью. Он тут же подтянул ногу и поспешно убрался с этого дьявольского моста.
А что, если бы он очнулся на секунду позже, когда уже обе его ноги болтались бы в воздухе?..
* * *
Нет, если бы я пил, то чувствовал бы себя куда лучше.
Никак не удавалось отделаться от этой мысли. Хуже всего то, что это правда. Я чувствовал себя ужасно и знал, что если выпью, это пройдет. Потом, конечно, пожалею. И буду чувствовать себя еще отвратительнее. Ну и что с того? Ведь рано или поздно все мы умрем.
Снова припомнилась история, услышанная на собрании. Ее рассказала Мэри, завсегдатай Святого Павла. Это была крохотная, похожая на птичку женщина с тоненьким голоском; всегда хорошо одетая и аккуратно причесанная.
Так вот, мне кажется, она была права: «Знаете, для меня было настоящим открытием узнать, что я вовсе не обязана чувствовать себя счастливой. Где это сказано, что человек непременно должен купаться в счастье? Я всегда думала, что если нервничаю, мучаюсь, ощущаю себя несчастной, то должна что-то срочно предпринять, чтобы обрести душевный покой. Но потом поняла, что это неверно. Дурные чувства и ощущения не могут убить меня. Меня может убить алкоголь, а мои чувства — нет».
Поезд нырнул в туннель. Когда он оказался под землей, все лампочки почему-то на секунду погасли. Затем в вагоне снова вспыхнул свет. А я видел перед собой лицо Мэри. Слышал, как она отчетливо выговаривает каждое слово тихим своим голоском. Видел ее маленькие ручки с тоненькими пальчиками, сложенными на коленях.
Странно… Что только не приходит в голову!
Выйдя из метро на станции Коламбус-серкл, я все еще хотел выпить. Но заставил себя пройти мимо пабов и отправился на собрание.
* * *
Сегодня выступал крупный мясистый ирландец из Бей-Риджа. С виду — типичный полицейский. Таковым он и оказался. Выйдя в отставку после двадцати лет службы копом, он зарабатывал прибавку к пенсии службой в каком-то охранном агентстве. Алкоголь не помешал ни его работе, ни браку, но, начиная с критического для мужчины возраста, начал сказываться на здоровье. Он испытывал приступы слабости и дурноты. Похмелье было мучительным, и врач сказал, что у него увеличена печень.
— Предупредил, что пьянство может стоить мне жизни, — рассказывал он. — Но я же не какая-нибудь там развалина. Не какой-нибудь пьяница-дегенерат. Не из тех, кто пьет, чтобы избавиться от депрессии. Я всегда был нормальным, веселым парнем, из тех, кто любит пропустить кружку пива после работы или стаканчик доброго бренди, сидя у телевизора. Так что если меня это и прикончит, то и бес с ним, верно? Но я вышел от этого врачишки и поклялся себе, что брошу пить. И ровно через восемь лет я это и сделал.
Его выступление все время прерывал какой-то пьяный. Прилично одетый мужчина, и, похоже, ничего плохого на уме у него не было. Просто он не мог удержаться от комментариев, и в конце концов, когда он уже всем надоел, его просто вывели из зала, и собрание продолжалось.
Я подумал, что и сам недавно сидел здесь в непрезентабельном виде. Господи, неужели и я вытворял то же самое?..
Никак не удавалось сосредоточиться, как я ни старался. Я думал об Октавио Кальдероне, думал о Санни Хендрикс и о том, как мало продвинулся в своем расследовании — на какой-то микрон. Должен был повидаться с Санни — и не успел: она покончила с собой. Очевидно, она в любом случае поступила бы так же. И мне незачем было винить себя. Но я должен, должен был успеть поговорить с ней!
И еще я мог поговорить с Кальдероном. До того, как он исчез. Ведь я спрашивал о нем во время первого своего прихода в «Гэлакси», а потом забыл. И вспомнил только тогда, когда он оказался недосягаем. Возможно, мне ничего не удалось бы из него выжать, но я бы наверняка почувствовал, есть ли ему что скрывать или нет. Однако мне и в голову не пришло заняться им, а он тем временем собрал свои манатки и был таков.
Нет, это просто ужасно! Я не могу просчитать все наперед. Мне вечно не хватает одного дня или одного доллара, причем касается это не только данного конкретного дела. Так было всегда, на протяжении всей моей жизни.
Бедный я, несчастный, налейте же мне рюмашку!
Во время обсуждения женщину по имени Грейс наградили аплодисментами после ее заявления, что у нее сегодня юбилей — два года трезвой жизни. Я присоединился к аплодисментам, а когда они стихли, подсчитал свои победы и пришел к выводу, что лично у меня сегодня седьмой день воздержания. Да, точно. И если улягусь спать трезвым, будет ровно семь суток.
А сколько я продержался тогда, перед тем как надраться? Восемь?
Возможно, на сей раз удастся побить рекорд. А может, и нет. Может, завтра напьюсь.
Но не сегодня, это точно. Сегодня как-нибудь перетерплю. Хотя чувствую себя сейчас не лучше, чем до собрания. И мнение о себе тоже не улучшилось. Словом, на столе все те же карты, что и раньше. Но если прежде все можно было списать на пьянство, то теперь не получится.
Сам не знаю почему, но я вдруг сразу успокоился.
Глава 26
У портье меня ждала записка с просьбой позвонить Дэнни Бою. Я набрал номер, нацарапанный на бумажке, и мне ответил мужской голос. «Пуганс», — сказал он. Я попросил позвать Дэнни Боя и стал ждать.
Дэнни обрадовался:
— Знаешь, Мэтт, приезжай, есть дело. Поставлю тебе кружку пива. Так что давай подваливай!
— Прямо сейчас?
— А чего?..
Я уже выходил на улицу, как вдруг спохватился, поднялся наверх и достал из ящика стола револьвер. Нет, не то чтобы я считал, что Дэнни Бой может меня подставить, но поклясться, что он вообще не способен на такое, не смог бы. И потом, как знать, кто еще сейчас там болтается, в этом «Пуганс»!
Тем более что вчера я получил предупреждение. А портье, помимо записки Дэнни Боя, передал, что мне несколько раз звонили какие-то люди и отказывались назвать свои имена. Это вполне могли быть компаньоны мускулистого парня в куртке и кепочке.
Итак, я сунул револьвер в карман, вышел и поймал такси.
Дэнни Бой настоял, что сегодня угощает он. И взял себе водку, а мне — кружку имбирного пива. Выглядел он, как всегда, модником и, вероятно, успел побывать в парикмахерской, с тех пор как мы с ним виделись последний раз. Шапочка мелких седых завитков плотно прилегала к голове, на ногтях сверкал свежий лак.
Он сказал:
— У меня для тебя две новости. Послание от одного человека и еще — мое мнение.
— Вот как?
— Итак, первое. Предупреждение.
— Так и думал.
— Ты должен забыть о деле этой девицы Даккинен.
