Если только это не персонаж типа Джека-Потрошителя. Психопат, который планирует все заранее и предпринимает тщательные меры предосторожности. Но этого просто не может быть, а следовательно, кольцо имеет огромное значение. Я сунул осколок стекла в карман. Все это не так просто. Что-то это означает, должно, черт возьми, означать!
На столе у Деркина зазвонил телефон. Он снял трубку, бросил: «Джой Деркин» и потом говорил только: «Да… так… ясненько…» Слушал и время от времени отделывался односложными «ага» или «угу», бросая на меня пристальные взгляды и записывая что-то в блокнот.
Я подошел к автомату и налил две чашки кофе. Никак не мог вспомнить, с чем он любит пить, потом вспомнил, что кофе здесь прескверный, и добавил в обе чашки сливки и сахар.
Деркин все еще висел на телефоне, когда я вернулся к столу. Он взял чашку, кивком поблагодарил меня, отпил глоток, закурил новую сигарету. Я, потягивая кофе, стал рыться в папке с делом Ким, все еще надеясь отыскать хоть какую-нибудь зацепку. Вспомнился разговор с Донной. Чем ей не нравится слово «сверкает»? Разве то кольцо не сверкало на пальце Ким? Я вспомнил, как оно искрилось, когда на него падал свет. Камень вспыхивал изнутри зеленоватым мерцающим огоньком. Или же я просто фантазирую, пытаясь подогнать воспоминания под свою версию? Да и была ли она у меня, эта версия? Всего-то и аргументов, что пропавшее кольцо, и никаких доказательств, что оно вообще существовало. Стихотворение, предсмертная записка и мой пассаж относительно восьми миллионов историй в Изумрудном городе. Возможно, кольцо помогло включить подсознание? И я представил себя персонажем с Дороги из Желтого Камня, потому что очень хотел, чтобы мне хватило ума, доброты и храбрости?
Деркин сказал:
— Да это чушь собачья, ясное дело… Ты не сматывайся, ладно? Я скоро буду.
Он повесил трубку и обернулся ко мне. Выражение его лица стало довольно странным — смесь самодовольства с чем-то похожим на жалость.
После паузы он заговорил снова:
— Знаешь мотель «Паухаттан»? Ну, там, где Куинс-бульвар пересекает железку на Лонг-Айленд? Ну, сразу за переездом, там еще вроде парк какой-то, то ли «Риго», то ли «Элмхерст», точно не помню. Ну, почти возле самого пересечения с…
— И что дальше?
— Один из таких мотелей для разных там извращенцев. Водяные матрацы в комнатах, подпольно снятая порнуха по видику. Они пускают разную шваль: шлюх и тех, кому приспичит трахнуться, на два-три часа. За ночь один номер можно прокрутить раз пять-шесть, если, конечно, клиент идет, причем платят там в основном наличными. Так что очень доходное местечко, смекаешь?
— К чему ты клонишь?
— Несколько часов назад заехал к ним какой-то парень, снял комнату. А там дело поставлено четко: комнату убирают сразу же, как только клиент — за дверь. Ну, и хозяин вдруг видит, что машины клиента нет. Пошел к нему. Видит на двери табличку «Просьба не беспокоить». Постучал, никто не ответил. Он опять постучал — и опять нет ответа. Ну, тогда открыл дверь и, как ты думаешь, что увидел?
Я промолчал.
— На вызов приехал один мой знакомый, Ленни Гарфейн. И знаешь, что его поразило? Идентичность манеры преступления — то же, что и в «Гэлакси»! Это он звонил. Пока не будут готовы результаты экспертизы, говорить еще рано, но направление и характер ударов, характер самих ножевых ранений — словом, точь-в-точь такая же картина, что и там. Убийца даже принял душ и, уходя, забрал полотенца.
— И это была…
— Была — что?
Нет, не Донна, с ней я только что говорил. Фрэн, Руби, Мэри Лу…
— Одна из девиц Чанса?
— Черт! — буркнул он. — Ну откуда мне их знать? Считаешь, мне больше делать нечего, как навешивать на шлюх таблички?
— Так кто же?
— Это вообще не девушка… — ответил он. Раздавил окурок в пепельнице, стал доставать новую сигарету, затем раздумал и затолкал ее обратно в пачку. — Не девушка и не женщина.
— Но не?..
— Не — кто?
— Не Кальдерон? Октавио Кальдерон, тот служащий из гостиницы?
Он коротко и сухо рассмеялся, словно пролаял.
— Господи, ну и мозги у тебя! — воскликнул он. — Все время только и ищешь какого-то смысла и логики. Нет, не девушка и не твой щенок Кальдерон. Это была проститутка-транссексуал, промышлявшая на Лонг-Айленде. Судя по словам Гарфейна, недавно была прооперирована. То есть сиськи у нее на месте, силиконовые имплантанты, а вот гениталии остались мужские. Ты меня слышишь? Мужские гениталии!.. Господи, ну и слово! А может, операцию ей сделали прямо сегодня? Прямо там, в номере, тем же мачете.
Я не реагировал. Не мог. Сидел молча, в полном отупении. Деркин поднялся и положил мне руку на плечо.
— У меня внизу машина. Надо бы слетать туда, поглядеть, что и как. Хочешь проехаться со мной?
* * *
Тело все еще было там, лежало поперек широченной кровати. Кожа от потери крови совсем побелела и приобрела прозрачность старинного дорогого фарфора. Лишь по гениталиям, изрезанным почти до неузнаваемости, можно было догадаться, что оно принадлежало мужчине. Женской казалась и гладкая, безволосая кожа, и стройная полногрудая фигура.
— Кого угодно могла обдурить, — заметил Гарфейн. — Вот, смотри, следы операции. Грудные имплантанты, адамово яблоко, скулы… Ну, и конечно, всю дорогу кололи гормоны. Они помогают уничтожить волосяной покров, делают кожу красивой и шелковистой. Вот посмотри под левой грудью. Видишь шрам? И прощупываются силиконовые подушечки, видишь?
Кровь была повсюду. В комнате ощущался сладковатый привкус смерти. Не вонь долго пролежавшего и начавшего разлагаться трупа, не запах тлена и гниения, но страшный «аромат» бойни, свежепролитой крови, от которого подступала тошнота. Нет, меня не вырвало, но теплота и насыщенность этого запаха просто подавляли.
— Здорово повезло, что я ее узнал, — говорил Гарфейн. — Ну, то, что она проститутка, было ясно с самого начала, и я тут же мысленно провел параллель с делом Ким. Там тоже было столько же кровищи?
— То же самое.
Я спросил:
— Так вы ее знали?
— Еще бы! Не так давно проводили шмон на Лонг-Айленде. У них там настоящее гнездо, у уличных, гуляют одними и теми же маршрутами вот уже лет сорок — пятьдесят. Но теперь в этот район стали переезжать люди среднего достатка, перестраивали квартиры, покупали старые кирпичные здания, превращали меблированные комнаты в уютные жилые дома. А когда переехали — ужаснулись. Днем еще ничего, а вечерами — так просто кошмар, что творится на улицах! И надо сказать, им это вовсе не понравилось, да… Ну, и началась кампания по очистке улиц! — Он указал на тело, распростертое на постели. — Только ее одну арестовывали раза три, если не больше.
— И вы знаете ее имя?
— Какое именно тебе нужно? У них у всех по нескольку имен. У этой уличное было Куки — так она представилась при знакомстве. Потом, помню, как-то позвонил в участок, что на углу Пятнадцатой и Вер-нон, и попросил ребят достать мне на нее досье. Она называла себя Сарой, но прежде, когда проходила обрезание
[18], именовалась Марком Блауштейном.
