* * *
Одно из заведений, упомянутых Ройялом, находилось в Гарлеме, на Сент-Николас-авеню. Я дошел до Сто двадцать пятой улицы — широкая, людная, она была хорошо освещена, но я к этому времени начал испытывать нечто вроде нервной чесотки, оказавшись единственным белым среди целого сонмища цветных.
Я завернул за угол, на Сент-Николас, и, пройдя пару кварталов, оказался у входа в клуб «Камерун». Это был более низкосортный вариант забегаловки «Келвин смол» — с музыкальным автоматом вместо оркестра. В мужском туалете страшная грязь, в одной из кабинок кто-то громко сопел. Нюхал кокаин, вероятно.
У бара не было заметно ни одной знакомой физиономии. Я стоял там, пил содовую и разглядывал черные лица, отражавшиеся в зеркале за стойкой. И тут — в который раз за вечер! — подумал, что могу смотреть на Чанса и не узнавать его. Имевшееся у меня описание подходило к доброй трети присутствующих. Фотографии его я не видел. Знакомым полицейским имя Чанс ничего не говорило, а если считать, что это вовсе не имя, а фамилия, то и в списках у них она не значилась.
Мужчины, сидевшие по бокам, от меня отвернулись. Я увидел в зеркале свое отражение — бледный человек в бесцветном костюме. Костюм не мешало бы погладить, а шляпа выглядит так, словно ее все-таки сорвал с головы и покатал по асфальту ветер. Я стоял, зажатый между двумя новомодными пиджаками с широкими плечищами, преувеличенно-огромными лацканами и пуговицами, обтянутыми тканью. Некогда на Бродвее, у магазина Фила Кронфельда, за такими костюмами выстраивался целый хвост сутенеров, но «Кронфельд» давным-давно закрыт, и я не знаю, где сейчас такие достают. Может, если выясню, удастся выследить Чанса по этому следу, если, конечно, он расплачивается за покупки чеками.
Но только такие, как он, обычно расплачиваются наличными. Они даже автомобили покупают за наличные — заскакивают в какой-нибудь «Потамкинс», пошелестят там стодолларовыми банкнотами и уезжают домой в «кадиллаке».
Мужчина, стоявший справа, поманил бармена пальцем.
— Плесни в тот же стакан, — сказал он. — Помогает лучше почувствовать вкус. — Бармен наполнил его стакан «Хеннеси»
[3] и добавил унций пять холодного молока. Раньше эта смесь называлась «белый кадиллак». Может, и до сих пор так называется, не знаю.
Может, мне следовало заглянуть в «Потамкинс»?
А может, лучше было остаться дома?
Мое присутствие здесь вызвало напряжение, я почти физически ощущал, как оно росло в этом тесном помещении. Рано или поздно кто-нибудь обязательно подойдет и спросит, какого хрена я здесь делаю, и найти правильный ответ будет чертовски сложно.
И я ушел прежде, чем это случилось.
На перекрестке стояло «цыганское такси» в ожидании, когда загорится зеленый. Дверца с моей стороны была вся во вмятинах, одного крыла не было вовсе, а водительское мастерство типа, сидевшего за рулем, вызывало у меня большие сомнения, но я все равно залез в машину.
Ройял упоминал еще одно местечко, на Западной Девяносто шестой, и я попросил водителя отвезти меня туда. Было уже начало третьего, и я изрядно устал. Зашел в очередной бар, где очередной чернокожий играл на пианино. Инструмент находился примерно в том же состоянии, что и я, то есть был явно расстроен. Публика являла собой приблизительно равную смесь черных и белых. Было много смешанных пар, причем белые девушки, сидевшие с черными парнями, больше походили на их подружек, чем на проституток. Некоторые из мужчин были одеты довольно броско, но ничего похожего на парад сутенеров, виденный мной примерно в полутора милях отсюда, здесь не наблюдалось. И вообще тут было куда спокойнее и тише, чем в любом из гарлемских клубов или в забегаловках в районе Таймс-сквер.
Я опустил в автомат двадцатицентовик и позвонил в гостиницу. Нет, мне ничего не передавали. Сегодня дежурил молодой мулат, непрестанно кашлявший и сосавший ментоловые подушечки, хотя работе это вроде особо и не мешало. Разгадыванию кроссвордов в «Таймс», во всяком случае. Я сказал:
— Послушай, Джейкоб, сделай мне одолжение. Позвони по этому телефону и спроси Чанса.
Я продиктовал ему номер. Он повторил его вслух и осведомился, следует ли спросить мистера Чанса. Я ответил, что можно просто — Чанса.
— А если он подойдет к телефону?
— Повесишь трубку.
Я подошел к бару заказать пива, но в последнюю секунду спохватился и попросил коку. Минуту спустя зазвонил телефон, и трубку снял какой-то парнишка, походивший на студента колледжа. Перекрывая царивший в помещении шум, он начал громко выкрикивать, нет ли здесь человека по имени Чанс. Никто не отозвался. Я не спускал глаз с бармена. Если даже ему и было знакомо это имя, вида он не подал. Я вообще не уверен, обратил ли он внимание на эти крики.
Следовало проделать тот же трюк в каждом из баров, куда я заходил. Тогда, возможно, старания мои не пропали бы даром. Но додумался я до этого лишь через часа три.
Черт, я же, как-никак, детектив! Я выпил всю манхэттенскую колу и не могу найти какого-то несчастного сутенера! Да у меня, наверное, все зубы сгниют, прежде чем удастся поймать этого сукина сына!..
Музыкальный автомат доиграл мелодию, и зазвучала новая — что-то из репертуара Синатры. Тут в голове у меня словно щелкнул переключатель, и я понял, как надо действовать дальше. Поставил недопитый стакан на стойку, вышел, поймал такси и доехал до Коламбус-авеню. На углу Семьдесят второй вышел и, пройдя полквартала к западу, оказался у паба «Пуганс». Клиентура тут была более крутая и одновременно менее сутенерская, но я искал не Чанса. Я искал парня по имени Дэнни Бой Белл.
Его здесь не было. Бармен переспросил:
— Дэнни Бой? Заходил чуть раньше. Попробуйте найти его в «Верхнем узле», прямо напротив Коламбус. Он или там сидит, или сюда вернется.
И действительно, там я его и обнаружил — за стойкой бара в самом ее конце. Не виделись мы несколько лет, но я без труда узнал Дэнни Боя. Он за это время не вырос и темнее не стал.
Родители Дэнни Боя были чернокожими. Он унаследовал их черты, но не цвет кожи. Он был альбиносом, совершенно бесцветным, словно белая мышь. Худенький, хрупкий, маленького роста. Он утверждал, что росту в нем пять футов два дюйма, но я уверен — дюйм-полтора при этом прибавил.
На нем был полосатый костюм-тройка, типа тех, что носят банковские служащие, и белоснежная сорочка — впервые увидел такую чистую за все время моих ночных скитаний. Галстук плетеный, в черно-красную полоску. Черные туфли начищены до блеска. Вообще не помню, чтобы я когда-нибудь видел Дэнни Боя без костюма и без вот таких ослепительно начищенных туфель.
Он удивился:
— Неужто Мэтт Скаддер? Ей-богу, стоит набраться терпения, подождать, и человек непременно объявится.
— Как жизнь, Дэнни? Сто лет тебя не видел.
— Старею. Годы берут свое. Живем в какой-нибудь миле друг от друга, а когда последний раз виделись? Хрен его знает когда, ты уж прости за выражение.
