Я вдруг отчетливо ощутила странную волну, исходящую от мужчины, которая подобралась ко мне и вкрадчиво предложила: либо сбежать, но сейчас, либо остаться, но потом не жалеть.
Я знала, что надо уйти. Понимала, что так будет проще и лучше. Но вместо того, чтобы сделать хотя бы шаг, завороженно следила за тем, как Никита снимает с плеча полотенце, подносит его к кончикам коротких волос и неспешно убирает им влагу. Все так же неотрывно глядя в мои глаза.
Растерев полотенцем широкую грудь, проводит им по подтянутому животу, секунду о чем-то раздумывает и, когда я, затаив дыхание, ожидаю, что полотенце наконец- то скроет от меня то, что друзьям видеть не обязательно, а подругам и нежелательно…
Полотенце летит прочь.
Приземляется где-то за гранью этой реальности и стыда.
А член Никиты под моим метнувшимся взглядом, становится еще больше и, скажем так, гораздо уверенней.
Когда его обхватывают мужские пальцы, мне кажется, он распухает до невероятных размеров и опять увеличивается. А на его головке вновь появляется капелька, которую ужасно хочется слизать, забрать себе, запомнить, какая она на вкус. Потому что…
Мелькают странные и нехорошие мысли, которые пытаюсь отогнать, потому что они причиняют тупую боль. Перед глазами проносятся образы рыжих девушек, блондинок, брюнеток, которые уже прикасались к нему, и уже пробовали, и уже знают, каков Никита на языке.
И он позволял им.
Я позволяла им.
И никогда не задумывалась, даже представить не могла, что захочу узнать этот вкус сама.
Мой лучший друг.
Брат человека, которого я любила пять лет, и… люблю?..
Мы априори не могли быть с Никитой вместе в интимном плане. Но глядя на то, как движется его ладонь по стволу, меня не мутило, мне не хотелось сбежать или отвернуться.
Здесь другое.
Я хотела ему помочь. Хотела к нему прикоснуться, почувствовать и узнать…
И вдруг мелькнула иная мысль, перекрывшая воронку неприятных воспоминаний — а, может, и правильно, если так и сейчас…
Два дня назад эта мысль показалась бы мне абсурдной. День назад я бы паниковала, что мы потеряем дружбу, а я не готова! Но сегодня, убедившись, что после того, как он отымел меня пальцами, а я все еще не умираю от сожаления, и мы способны общаться, шутить, обижаться и все друг другу прощать, я допускала подобную мысль.
Обкатала ее в сознании. Примерила на себя и Никиту. Посмотрела ему в глаза. Увидела жажду, которая меня подтолкнула раскрыться, сказать.
И сказала, чуть слышно, но мужчина услышал…
— Хочу, чтобы ты помог удовлетворить мое любопытство… — Я нервно сглотнула, когда Никита понял о чем я, и немедленно оказался рядом. Подняв на него глаза, я выдохнула и добавила самое важное: — Только ты должен знать, что очень рискуешь, я ничего окончательно не решила, сильно боюсь все испортить, не хочу тебя потерять, и… И еще…
Уверена, для друга это признание не стало открытием, но выдавить его было трудней всего и просто необходимо:
— Твой член — первый, к которому я хочу прикоснуться.
Глава № 19
Я ожидала любой реакции, кроме той, что последовала.
Окинув меня внимательным взглядом, Никита сначала отодвинулся от меня, потом отошел, а потом поднял откинутое ранее полотенце и прикрыл им бедра, а заодно и все то, к чему я выявила интерес.
— Можешь открыть шкатулку, — предложил он взамен.
И так беспечно улыбнулся, словно и не было ничего — ни моих красных щек, ни признания, ни желания, которое все еще отражалось в его темных глазах.
— А еще я могу уйти, — предложила свой вариант и сделала шаг к двери, но плюнула на все и развернулась обратно к Никите.
Какого черта я буду перед ним притворяться? У нас нет с ним закрытых тем. Я знаю по именам даже тех, с кем он когда-то просто встречался. Он знает дни моих ежемесячных недомоганий. Да, сейчас между нами что-то меняется, но я думала, строится что-то новое, а не рушится старое. Разрушить я не смогу, и ему не позволю.
— Почему, если желание проявляешь ты, то я раскрываюсь? — взглянув на него, отметила, что он с силой сжал челюсти. — А если желание проявляю я, ты от меня закрываешься?
— Может, потому, что я сейчас в белом? — попытался он отшутиться и поправил полотенце на бедрах. — Люди в белом обычно ассоциируются с кем-то благородным и на лошади, разве нет?
Если бы я знала его чуть меньше, я бы просто вышла за эту дверь. Но я видела, что несмотря на его улыбку, глаза мужчины оставались серьезны, и ожидала ответа, а не простой отговорки.
— Иди сюда, — поманил он, усмехнулся, когда я не сдвинулась с места. — Просто так будет наглядней.
Ну раз так…
Когда я приблизилась, он взял меня за руку, завел в ванную и развернул лицом к большому зеркалу, занявшему добрую половину стены.
— Н-да, открытый нарциссизм впечатляет, — не удержалась от реплики я.
— Если хочешь, я передам Филиппу, — хмыкнул Никита. — Раньше это была его комната.
— А потом?
— Тебе подсказать, в какую он переехал?
— Я не собираюсь идти туда и сравнивать зеркала! — возмутилась я подозрению. — Мне интересно, почему ты перебрался сюда?
— Ну… нарциссизм же еще бывает и скрытым.
Никита прижался ко мне со спины, и я услышала, как дрожит его грудь. Перевела взгляд на все еще запотевшее после горячего душа зеркало и улыбнулась, заметив, как он смеется.
— Посмотри, Аня, — мужчина убрал мои волосы назад, скрутил их в узел и зажал в одной руке, чуть приподняв мою голову вверх и заставляя прислониться к нему еще больше. — Посмотри внимательно. Видишь?
— Да, — легко согласилась я.
— Нет, не видишь. Посмотри внимательней, глубже.
Я снова посмотрела на отражение нашей пары.
И увидела через таявший пар на стекле…
Себя — немного испуганную, немного растерянную, с нескрываемым любопытством в глазах. И мужчину, который смотрел на мое отражение так властно и жадно, что даже странно — почему личина «лишь друг» треснула только сейчас. Мужчину, глаза которого медленно, с удовольствием и с каким-то внутренним правом, которое он ощущал, скользили по моей фигуре, едва ли не раздевая при этом. Мужчину, которому полотенце на бедрах казалось в эту минуту не более необходимым, чем мне. Мужчину, без которого я не могла, не хотела представлять своего завтра…
— Да, — сказал он и отстранился. — Теперь ты увидела.
Он все еще стоял позади меня. Казалось бы, ничего и не изменилось — он, я, наше отражение все еще вместе, и его взгляд все также на мне…
