Эпилог
Ответная улыбка Никиты стала последним, что я увидела, а потом мой новый мир, в который я смело шагнула, пошатнулся, накренился и… неожиданно перевернулся.
Мужчина направился к выходу, а я изумленно ахнула и попыталась разобраться, что происходит. Нет, все бы ничего — сама согласилась, сама набилась, и ехать мне всегда больше нравилось, чем идти, и намерения, которые я успела прочесть во взгляде Никиты, я более чем разделала, но…
Он нес меня не на руках, а так как и грозился, — закинув себе на плечо!
И единственное, что при данном способе путешествия было хорошего — это то, что он помнил о своем обещании, и держал меня крепко!
— Никита! — пропыхтела я возмущенно, рассматривая по пути какие-то туфельки и две пары ботинок. — Что это значит?!
— Это значит, что ты затянула с ответом — я уже настроился тебя воровать. И потом, ты сама заметила, с каким ожиданием за нами следили все мои предки! Я должен был показать им, что кровь — не вода! — совершенно спокойно пояснил мне Никита, так же совершенно спокойно неся меня к лестнице. — Ну и еще, Ань, сама подумай: что нам там было делать дальше? С главным мы разобрались, а дальше уж как-то сами, без свидетелей, ты согласна?
— Ну да, картины там правда были как живые… — начала я, и замолчала, услышав смешок.
Приподняв голову, я осмотрела окрестности и поняла, что то, что мы только что миновали с Никитой — это не гардеробная, которая внезапно образовалась у галереи. Это родственники Никиты. Живые. И здравствующие.
А их попытка мимикрировать под стену была с огромным треском провалена. Несмотря на то, что голубые брюки Инги Викторовны почти совпадали со станами по цвету. Не помог затеряться и голубой штопор в руках у Ивана Петровича. Фиолетово-голубой синяк у Филиппа тоже не помогал спрятать эту улыбчивую композицию заговорщиков.
А между тем, мы с Никитой начали спускаться по лестнице.
И, несмотря на старания друга, мне стало как-то не очень удобно в таком положении! А потом еще, наверное, и кровь резко ударила в голову, потому как я не нашла менее удачного времени, чтобы спросить:
— А брачная клятва означает… что ты… меня любишь?
Спросила — и затаилась.
— Нет, — буркнул Никита. — Она означает то, что мне просто не с кем поговорить! И что мне просто нечего делать! Потому что вместо того, чтобы зарабатывать будущей жене на машину, я отдаю конкурентам два важных контракта и неделю греюсь вместе с ней на деревенском солнце! Надеюсь, ты не против, дорогая, что с машиной придется повременить?
Я открыла рот… и закрыла.
А потом все-таки не удержалась и снова спросила:
— Никит, ты что… хочешь на мне жениться?!
И, видимо, на этот раз я удачно передала степень своего удивления, потому что Никита резко остановился. Переместил меня на руки. Внимательно посмотрел мне в глаза. А потом развернулся вместе со мной к лестнице, у перил которой вверху, затаив дыхания, стояла троица родственников, и изумленно воскликнул:
— Взгляни на Филиппа!
Я посмотрела.
— Я говорил, что готов ради тебя почесать кулаками? Пожалуйста! — продолжил негодовать Никита. — Какие тебе еще нужны доказательства, чтобы ты поверила, что у меня к тебе все серьезно?!
Я отвернулась от Филиппа и провела пальчиком по скуле мужчины, который держал меня на руках.
— Да я!.. — Никита никак не мог успокоиться, хотя голос зазвучал куда тише. — Я даже коллекционную бутылку вина своего отца помог тебе выкрасть!
— Кстати, — поддакнул Иван Петрович, — если бы первая бутылка вина не была уничтожена, я бы и дальше держал нетронутым ящик.
— А так мы уничтожили целых три! — Никита взглянул на меня так обвинительно, словно их все выпила я.
Я даже не успела списать хоть одну на Веселкину, как снова заговорила семья Шейхов.
— Вчера вечером уже было четыре, — внес поправку Иван Петрович, приобнял свою супругу и весело помахал штопором, — а сейчас будет пять, так что… Аня, думаю, ты должна понимать, что в отношении тебя серьезные намерения не только у моего младшего сына.
Я в ужасе бросила взгляд на Филиппа. Тот хмыкнул и перекрестил меня, мол, отстань уже с миром.
— Я имел в виду всю нашу семью, — подмигнул мне Иван Петрович. — Ты же не думала, что мы тебя так просто отпустим?
Никита приподнял пальцами мое лицо, внимательно посмотрел мне в глаза и сдал с потрохами:
— Думала!
Я подкралась пальцем к жилке, которая нервно пульсировала на его шее и стала ее нежно поглаживать.
Никита вроде бы успокоился. По крайней мере, моя макушка перестала нагреваться от его резких выдохов, а лицо пылать от обвинительных взглядов. Инга Викторовна перестала изумленно качать головой и тихо бормотать, что нельзя уехать, не оббежав все дорожки — это ведь для здоровья и так интересно. Иван Петрович, покрутив штопор, двинулся вниз, явно вознамерившись наконец его применить к пятой бутылке. Филипп устал стоять, но уходить не желал и потому сел на ступеньки.
И вдруг в дверь позвонили.
Иван Петрович задумчиво посмотрел на штопор и на всякий случай спрятал его в карман. Наверное, решил, что кто-то из гостей мог оценить его вино давней выдержки и вернуться ради него.
Настроившись на худшее, он нахмурился, распахнул дверь и… был немилосердно облаян каким-то пушистым, белым и очень гавкучим созданием на поводке. За которым, стоя на пороге, неловко переминались студенты, помогавшие на пикнике. Все трое, включая Светлану.
— Мы это… — один из парней стушевался под требовательным взглядом Ивана Петровича, но быстро взял себя в руки, — спасибо сказать пришли. Благодаря тому, что вы так хорошо заплатили, мы смогли выкупить у живодеров не только это белое чудо, но и много других животных!
Иван Петрович строго смотрел на парня, потом пожалел его, дал минутную передышку и строго взглянул на псину. Та тихо гавкнула и попятилась. Попыталась удрать со ступеней, но поводок натянули потуже и псину вернули пред очи Ивана Петровича.
— Чудесно, — процедил тот с таким недовольством, что первый студент утратил дар речи, а псина обреченно высунула язык, присела, раз все равно сбежать не дают и мечтательно взглянула на зеленые туи.
— Ее хотели пустить на мех, — вступил в беседу второй парнишка, — они специально таких редких собак — ради меха, выращивают…
— Ужасно! — воскликнула Инга Викторовна, подойдя к мужу и сочувственно рассматривая пушистика.
А вот мне собаку теперь стало почти не видно. А хотелось посмотреть — она действительно была белым чудом! И потискать ее хотелось! Но я не могла, потому что все еще была на руках у Никиты и он, чтобы не дергалась, весьма ощутимо потискал меня.
Инга Викторовна подошла к мужу, и так как теперь они оба стояли у двери, мне стало плохо видно собачку. А посмотреть хотелось — она была действительно белым чудом, никогда таких не видела! И потискать хотелось. Но я не могла, потому что все еще была на руках, и чтобы не дергалась, кое-кто весьма ощутимо потискал меня.
