Если Лачуга Искусств Носко позволила Дереку сохранить рассудок, или по крайней мере нормальную эмоциональную жизнь во время его пребывания в школе, можно представить, насколько захватывающим делом было для него помогать мастеру строить дом. Дом и образ жизни учителя не могли не стать для Дерека неким идеалом. Его фильм прославлял этот наполовину собственноручно сделанный дом, важный главным образом не сам по себе, а как вместилище хорошо прожитой жизни, отражающий личные качества Носко, юмор, сочувствие к ученикам, практические навыки и изобретательность. (Автопортрет, написанный Дереком в Кэнфорде примерно в это время под влиянием Уиндема Льюиса, висел над его рабочим местом в комнате для занятий живописью в Дангенессе в последние годы его жизни.)
Когда дело дошло до выбора университета, Ланс Джармен настаивал, чтобы его сын получил академическую степень, а не изучал искусства. Однако в конце концов было достигнуто соглашение, что Ланс оплатит образование сына дважды — сначала для получения академической степени, а затем в школе искусств. Эндрю Дэвис поддерживал это соглашение и в 1960 году Дерек поступил в Королевский колледж Лондона, где он должен был получить степень бакалавра (для чего нужно было изучать английский язык, историю искусств и историю), а после этого (в 1963–1967) он учился в школе искусств Слейда на отделении театрального дизайна. В результате Дерек получил лучшее образование и более глубокое понимание литературы и истории, за что он должен быть благодарен своему отцу.
В 1961 году Дерек участвовал в конкурсе, который проводили Daily Express и творческое объединение Лондонского университета, и вместе с другим студентом выиграл приз в категории любителей. Сам приз составлял 20 фунтов, зарплата чернорабочего примерно за две с половиной недели по тем временам. Приз завоевала картина «Мы ждем», на которой была нарисована очередь, выстроившаяся под уличным фонарем. Картина напоминала нечто из советского авангарда 1920-х, закругленные безликие кукольные фигуры, играющие вспомогательную роль по отношению к ясно разработанным цветовым пропорциям. В профессиональной категории победил двадцатичетырехлетний Дэвид Хокни с картиной «Самый прекрасный в мире мальчик». Хокни был на пять лет старше Дерека, и у него за спиной уже было участие в политических протестах во время его альтернативной службы. Учитывая, что Дерек был вынужден ждать как поступления в художественную школу, так и освобождения сексуальности и обе эти задержки были связаны с консервативным характером его воспитания, возникает большой соблазн взглянуть на все это метафорически. Возможно, именно после этой победы Дерек решил устроить собственную персональную выставку в публичной библиотеке Уотфорда, городка, где он тогда жил с родителями.
Впрочем, проблемы с сексуальным насилием еще не закончились. Летом 1961 года Дерек путешествовал со своими друзьями автостопом в Грецию. На обратном пути он отстал, и в Швейцарии его предложил подвезти «грубоватый мужчина средних лет», который свернул с дороги к ближайшим деревьям и попытался поцеловать Дерека, а затем расстегнул брюки и попытался принудить Дерека к оральному сексу. Последовали борьба, слезы и очень длительный период психической реабилитации
[23]. К девятнадцати годам Дерек уже испытал на себе ничем не спровоцированную агрессию со стороны отца, руководства школы Хордэл, шайки подростков в Кэнфорде и насильника в Швейцарии, причем три эпизода были непосредственно связаны с его сексуальностью. У Дерека хватало причин чувствовать себя очень злым, несмотря на свою обаятельную внешность.
Во время обучения в Королевском колледже Дерек проходил курс по истории архитектуры в Биркбеке у Николаса Певснера, о котором сохранил наилучшие воспоминания до конца своей жизни. Преподаватель английского Эрик Моттрэм познакомил его с работами битников — группы американских писателей, таких как Уильям Берроуз, Джек Керуак и Аллен Гинзберг, находившихся под влиянием джаза и наркотиков, и это не могло не отразиться на Дереке. Когда в конце 1963 года Дерек пришел в Слейд, он сперва почувствовал, что немного отстает, и столкнулся с необходимостью сократить разрыв между академическим курсом и практикой. Здесь его живопись впервые подверглась достаточно серьезной критике. Он также обнаружил, что не может рисовать так же хорошо, как другие
[24].
Вот одна из тех картин, которые рисовал Дерек в студенческие дни. У нее нет названия, поэтому исключительно для удобства я обозначил ее картина «А». На картине преобладает белый цвет и ей присуща та текучесть, которая понравилась бы де Кунингу. Зеленый квадрат обрамляет центр с повсеместно наложенными друг на друга квадратами, внимание фокусируется на плотном внутреннем массиве цветов. Желтый и светло-зеленый помогают аккумулировать оттенки, которые уже присутствуют в зоне вне зеленого квадрата, и переводят их в более интенсивную и концентрированную форму. Желтый простреливает картину от левого нижнего до правого верхнего угла, прием, который Дерек также использовал в своей поздней ландшафтной серии, написанной в Дангенессе. Да, возможно, это всего лишь студенческая работа, но это прекрасная живопись и вы ощущаете ее присутствие в комнате, где она висит.
Картина «А». 1960–1965, холст, масло
Сексуальность Дерека наконец-то нашла выход в 1964 году в Лондоне при горячем участии канадца Рона Райта, ставшего инициатором их сексуального контакта. Весной они вместе путешествовали автостопом по Италии, и Райт пригласил Дерека заехать к нему в гости, когда летом того же года последний отправился в поездку по Северной Америке. Сексуальный интерес Райта скоро прошел. Дерек казался ему очень «отстраненным физически и очень неподатливым ‹…› в его теле столько жесткости, он почти полностью заморожен»
[25]. Какие причины могли привести к этой жесткости? В жизни, полной подавления, и вообще трудно ожидать оттепели. Но, помимо этого, как бы Дерек ни хотел раскрыться, не так-то просто было достичь этого, совершая акт, который общество рассматривало как преступление и от которого его родители в ужасе бы отвернулись. Позднее Дерек писал о том, что сначала Караваджо «который рос среди окружавших его условностей», вероятно, стал бисексуальным, а затем продолжил: «Затем вы отбрасываете осуждение церкви и общества, но они навсегда остаются с вами, как рак, как непрекращающееся сомнение»
[26]. Переход к настоящему времени и употребление слова «вами», которое употребляется здесь вместо «мной» или «такими как я» в качестве обобщения, определенно говорит о собственном опыте Дерека столкновения с репрессиями. И то, что его сексуальность тоже подвергалась насильственным атакам, то, что в его биографии были стычки со сверстниками и избиения отцом, тоже, вероятно, повлияло на жесткость, обнаруженную Райтом. Но поездка в Северную Америку помогла: Дерек побывал в Сан-Франциско и Монтерее, купил книги (как он говорил, в Калгари) — поэзию Аллена Гинзберга и «Голый завтрак» Уильяма Берроуза. Он высоко оценил те культурные образцы, которые предлагали работы Гинзберга в части выражения гомосексуальности и политических проблем послевоенного периода. В Англии ничего подобного не было. Хаос беспорядочного секса в Нью-Йорке на обратном пути также, несомненно, помог ему расслабиться. И в Лондоне Майкл Харт стал тем другом, который познакомил Дерека с радостями сексуальных приключений в Хампстед-Хите, удовольствием, которое не надоело ему до конца жизни. «Секс в Хампстед-Хите — это та идиллия, которая была до грехопадения», написал Дерек в 1989 году. «Мастурбировал ли Адам..? Все каины и авели, которых только можно было пожелать, покидали свои дома жаркой ночью, запахи майского цветения наполняли ночной воздух, и кусты мерцали, как фосфоресцирующее одеяло под небом цвета индиго». Хампстед-Хит по ночам был местом свободы, «сладкой» иллюзией равенства, «волнующей и радостной»; в нем жизнь сексуальных меньшинств сочеталась с природой; тишина, холодный воздух, луна и звезды, деревья непосредственно воздействовали на чувства. Это убежище, в котором «мир кажется лучше»
[27]. Так раскрепощение Дерека получило необходимый импульс еще до принятия долгожданного парламентского закона 1967 года, признающего, что гомосексуальный акт между лицами, достигшими 21 года, не является уголовным преступлением. Это стало началом конца эры подавления, принуждения, позора, запугивания и преследования по закону.
