– Мне об этом ничего не известно.
– Ты еще совсем малышка, – вздохнула Мэри. – Съешь пирожное! Я открою тебе тайну, потому что невыносимо устала хранить ее много лет. И мне уже всё равно, если Уилфрид об этом узнает.
Круглое лицо Мэри сделалось задумчиво-печальным.
– По-настоящему я любила лишь однажды, еще до отъезда в Англию. Он был старшим братом моей воспитанницы, одним из самых успешных юнкеров Константиновского артиллерийского училища. Любовь настигла меня в бальзаковском возрасте, и, быть может, поэтому я отдалась ей без остатка, позволив сердцу заглушить голос разума. Знакомо ли тебе желание полностью раствориться в любимом человеке?
Я покраснела, чувствуя, что найду у Мэри понимание, которое тщетно искала у maman. Миссис Кэннон улыбнулась, заметив мое смущение.
– Ты похожа на меня, душенька. Я сразу это поняла. Только представь, какими красками расцветился окружающий мир, когда Митя пригласил меня на бал в училище! Вместе с расписанием танцев всем барышням на входе вручали серебряные бальные жетоны. На моем Митя заказал гравировку с моими инициалами… Знаешь, я ведь до сих пор тайно ношу его на цепочке… Память о безумной любви с безумно банальным концом, – Мэри вздохнула, машинально разглаживая бант на груди, под которым мое воображение дорисовало подарок ее возлюбленного. – Вскоре умер мой английский дядюшка, муж маминой сестры. Я оказалась его единственной наследницей и тогда же узнала, что жду дитя. Полная надежд, я рассказала обо всём Мите, звала уехать со мной в Англию, однако он отказался. Он искренне недоумевал, с чего я решила, что он женится на мне.
Пытаясь совладать с дрогнувшим голосом, Мэри заглянула в заварочный чайник.
– Надо подлить еще кипятку. Одним словом, душенька, я уехала в Англию с разбитым сердцем, под которым носила ребенка. И главной моей заботой стало сохранение репутации порядочной женщины. В поезде я встретила симпатичного магистра гуманитарных наук, который ехал в Лондон на каникулы. Он влюбился в меня с первого взгляда.
– Это был Уилфрид Кэннон? – ахнула я. – Вы не рассказали ему о своем положении?
Мэри вздохнула:
– Признаю, я поступила скверно. Но поставь себя на мое место! Я была одна в чужой стране. Клеймо позора закрыло бы передо мной все двери. Не торопись осуждать меня, Софи.
Она замолчала, собираясь с мыслями. Я чувствовала, что такое признание требует серьезных усилий.
– Я сразу начала встречаться с Уилфридом, а когда объявила ему, что жду ребенка, я уже была хозяйкой поместья с годовым доходом в тысячу фунтов. Стипендиат, только начинающий преподавательскую карьеру, о таком даже мечтать не мог. Разумеется, он сделал мне предложение, и я стала миссис Кэннон.
– Профессор никогда не упоминал о ребенке.
– Ребенок родился мертвым. После тяжелых родов я больше не могла иметь детей. Это моя расплата за ложь. Увы, мы поздно понимаем, как высока ее цена.
Я с сочувствием посмотрела на Мэри, которая слишком старалась показать, что боль осталась в прошлом. Ее выдали глаза.
– Вы так и не полюбили мужа? Его любви хватило на двоих?
– Его любви? – горько рассмеялась Мэри. – Потеряв ребенка, я потеряла и Уилфрида. Он замкнулся в себе, с головой ушел в преподавание и всё реже приезжал ко мне. Мы уже давно стали чужими друг другу.
– Почему тогда вы не развелись? – спросила я. – У каждого из вас появился бы второй шанс найти свое счастье.
Мэри покачала головой и ласково погладила меня по руке.
– Какой же ты еще ребенок, Софи! Ты искренне веришь, что одной любви достаточно для счастья? Уилфриду было удобно иметь состоятельную жену, он мог позволить себе любую прихоть. Оглядись вокруг: разве такая обстановка по карману простому профессору Кембриджа?
Только теперь я сообразила, что Мэри права. Старинная мебель, раритетные книги, картины, несомненно приобретенные у европейских коллекционеров, – всё это стоило немалых денег.
– Я убеждала себя, что несу наказание за ошибку, совершенную в молодости. Но всякому терпению приходит конец. И связь Уилфрида с твоей матушкой стала последней каплей. Я решила, что больше не буду его содержать: пусть уходит к ней. Я сказала, что подаю на развод, и он ничего от меня не получит.
– Когда вы сказали ему об этом?
– В субботу сразу после литургии.
Я со стуком поставила чашку на блюдце. В день убийства maman! Она невольно стала причиной крушения его брака. Возможно, она этого и хотела? А чего хотел Кэннон?
– Как профессор воспринял ваши слова?
– Разумеется, он был потрясен. Человеку, привыкшему к такой жизни, – Мэри обвела глазами гостиную, – трудно лишиться всего в одночасье. За ужином он пытался помириться со мной, но поняв, что я непреклонна, оделся и ушел, а вернулся только под утро.
– Значит, – медленно проговорила я, – вы обеспечили ему ложное алиби? Он ушел около восьми?
– В начале девятого. Ты прямо как настоящий детектив, – Мэри потрепала меня по щеке. – Когда на следующий день мы узнали об убийстве Веры, он предложил, если спросят, отвечать, что мы всё время были вместе. Я не спрашивала, где он провел ночь. Пусть расскажет Уолшу.
Я поняла, что эта проницательная женщина предоставила мне право самой решать, о чем рассказывать проктору, а что утаить. Мне очень хотелось поделиться с ней своими переживаниями из-за Оливера, но я знала, что мои проблемы могут подождать.
Глава 17
С желудком, набитым печеньем и пирожными, я отправилась к Уолшу.
Его жилище, в отличие от квартиры Кэннона, оказалось простым и уютным, без антикварных комодов и шедевров мировой живописи на стенах, зато с креслом-качалкой у камина и пледом, с которого при моем появлении взметнулся упитанный рыжий кот. Сверкнув на меня глазами, он пересек комнату, затравленно припадая к полу, и скрылся под диваном.
– Мистер Дарси не привык к гостям, – словно извиняясь, проговорил Уолш. – Он всегда прячется от посторонних.
Я подошла к столу, заваленному книгами, с любопытством повертела в руках большую лупу и начала рассматривать аккуратно расставленные на полке пробирки и пузырьки с выцветшими этикетками.
– Могу предположить, что чаю вы уже напились. Не желаете чего-нибудь покрепче?
– Я буду то же, что и вы, – сказала я и взяла в руки жестянку, в которой оказался мелкий черный порошок. – Это уголь?
– Активированный уголь. Я сам его синтезировал. Между прочим, его изобрел ваш земляк для использования в противогазах, когда Германия начала применять токсичные химические вещества. Этот чудесный порошок спас множество жизней.
Я поставила жестянку на место и присела на стул. Пока Уолш откупоривал бутылку красного вина, я заметила среди его бумаг конверт, подписанный рукой доктора Уэйда. Проктор проследил за моим взглядом.
