Когда зрение вернулось, она увидела, что адепт Бдения держит в руках ползучую тварь – нечто членистоногое, но извивающееся, будто огромная сороконожка. Та пыталась высвободиться, то скручиваясь, то разворачиваясь. Спереди у нее были щупальца, похожие на изогнутые рога. Адепт по очереди ущипнул их кончиками пальцев в перчатках, а затем довольно буднично выкрутил.
– Шутмили… – сказала Ксорве. Стоило ей открыть рот, как она почувствовала, что ее шею сжимает еще одна шипастая ползучая тварь, лишая ее голоса.
Канва подошла к Шутмили.
– Если я ошибаюсь и она правда ничего для тебя не значит, то почему она здесь?
– Понятия не имею, – ответила Шутмили. И она не лгала. – Видимо, она отправилась за мной по своей воле, – замешкавшись на мгновение, Шутмили продолжила: – Тетя. Она не сделала ничего плохого. Нет причин ее мучить.
– Это полностью зависит от тебя, – заявила Канва.
– Жиури, – сказала Шутмили, не теряя самообладания. Ее глаза потемнели. – Отпустите ее.
– Ты знаешь, что должна сделать, – ответила Жиури.
– Хорошо, – сказала Шутмили. – Если вам так угодно.
Жиури не видела, что пальцы Шутмили медленно сгибаются и разгибаются, будто кольца дыма, а затем она сжала их в кулак.
Следом все пришло в движение. Шутмили развернулась на пятках, подпрыгнула и выхватила из ниоткуда клинок из посеребренного стекла, словно отломив кусок неба. Свет вспыхнул на клинке, будто брызги воды, – и с невероятной скоростью она вонзила меч в грудь одного из адептов Бдения. Он скорчился, громко хватая ртом воздух, и затих.
Другой адепт закричал, как раненый конь, и отступил, схватившись за грудь, словно пытался вытащить клинок. Его белая мантия потемнела – сначала покраснела, затем посерела, будто блестящие чернила разлились по воде. А затем он застыл статуей из серого камня.
Вытащив меч из груди мертвого адепта, Шутмили повернулась с отсутствующим, будто у лунатика, выражением лица и взмахнула рукой. Статуя разлетелась на осколки.
Все это заняло не более секунды. Небо над их головами забурлило и закрутилось в замкнутую спираль. Облака устремились в эпицентр, словно учуяли кровь. Небесная гладь начала собираться в складки и кружиться.
– Шутмили… – начала Канва. – Что ты творишь…
Ксорве приходилось видеть жестокие расправы и их последствия. Но то, что последовало дальше, больше напоминало побоище во сне, видение, кошмары воспаленного разума. Она не понимала, что происходит. Язык Верховного инквизитора Канвы превратился в хрустальный маятник, из ее глазниц посыпались жемчужины. Стеклянное лезвие Шутмили единым ударом распороло ей живот – внутренние органы превратились в сверкающий драгоценный камень, вывалившийся из раны под собственной тяжестью.
Трудно было сказать, в какой момент умерла Канва Жиури и умерла ли она вообще. Ее тело было изуродовано трансформацией. Если бы не отсутствующее выражение на лице Шутмили, это можно было бы принять за игру. В воздухе вокруг нее мерцали темные спирали, и Ксорве вспомнилось: Зинандур пытается найти путь обратно в миры смертных. Я могу стать вратами, через которые она вернется.
Ксорве плевать хотела на богиню-дракона, ее волновало, переживет ли это Шутмили. Тело протестовало, но она смогла перевернуться на живот и приподняться. Она не знала, сколько времени это заняло – секунды, минуты, часы?
Зато с Канвой точно было покончено. Неузнаваемое тело на крыше было усыпано драгоценными камнями, раны покрыты золотом. Шутмили неподвижно стояла над ней, тяжело дыша. Стеклянный меч валялся на бетоне – в какой-то момент она, казалось, решила использовать только руки. Ее окружали призрачные щупальца, которые колебались при каждом движении.
Ксорве села. Ей хотелось, чтобы Шутмили повернулась к ней и сказала что-нибудь – пусть даже «Уходи, Ксорве» – что угодно, лишь бы увериться, что это по-прежнему Шутмили.
Шутмили открыла рот, но так ничего и не произнесла. Ее била дрожь. В конце концов, она, кажется, начала молиться.
Ксорве удалось встать на ноги, и тут она заметила движение на другой стороне крыши. Кто-то поднимался по другой лестнице. Белый халат, черная маска, голубой пояс – еще один адепт Бдения.
– Шутмили! – крикнула она. – Берегись!
Глаза Шутмили потемнели, и она подобралась.
Ксорве бросилась к стеклянному мечу и схватила его. Чувство равновесия почти полностью вернулось к ней. Она не позволит Шутмили сражаться в одиночку, пусть даже против такого врага от нее немного пользы.
– Отступница, – сказал адепт. Его голос был искажен невообразимой болью. Он шел, спотыкаясь и прижимая руку к груди, прикрывая призрачную рану.
При звуках его голоса изуродованное тело Канвы пошевелилось. Оно неожиданно проворно поползло в сторону Шутмили, выворачивая конечности так, как они никогда не сгибались при жизни, – и, наконец, встало. Позади, будто кишки, волочились нити жемчуга.
– Она моя, – сказала Ксорве и бросилась вперед.
Такая схватка была ей куда понятнее. Все тело Ксорве ныло, форма и вес стеклянного меча были непривычными, но зато перед ней был враг, которого можно ударить, отбросить, сразить. Воскрешенная была медленной, неповоротливой и полусформированной, и хотя Ксорве не была уверена, что ей удастся ее упокоить, она хотя бы понимала, что делает в каждое мгновение боя. Это ничем не напоминало сражение между Шутмили и Бдительным.
Ксорве уже видела дуэль магов, но Сетенай и Олтарос были политиками, и у них были зрители. В этом же сражении не было ничего показного. Ни один не пытался переубедить другого. Они стояли лицом к лицу, молча, едва шевелясь, не сводя глаз друг с друга. Отступление было невозможно. Малейшее проявление слабости означало смерть.
Где-то в крепости находились еще два адепта Бдения. Ксорве и Шутмили нужно разобраться с врагами до их появления и до того, как Шутмили перейдет грань.
Ксорве ударила Канву в плечо. Клинок скользнул по перламутровой поверхности под странным углом, и не успела Ксорве снова замахнуться, как что-то ударило ее под ребра, и Шутмили закричала.
Труп Канвы ударил ее в живот. Золотые когти на ее руках были острыми, как ножи. Воскресшая вытащила обагренные кровью когти и вонзила их снова. Где-то на периферии сознания Ксорве ощутила боль, голова закружилась. Она продолжала сопротивляться, бешено рубила стеклянным мечом, но мир сузился, в глазах потемнело, меч выскользнул из рук, и она рухнула.
25
Стекло и пепел
Неназываемый позволяет многое, но не допустит нарушения условий сделки, сказала себе Оранна, когда над Могилой Отступницы занялся рассвет. Предательница, обманщица, убийца – да, она становилась ею, когда это было необходимо, но никогда не нарушала обещаний. И не собиралась отказываться от услуги, обещанной ей Ксорве.
И все же… она всю ночь кружила на катере, как нервный стервятник, примеряясь к туше острова-тюрьмы. Теперь солнце взошло, запас топлива почти иссяк, рано или поздно ее обнаружат. Проводить время в карсажийской тюрьме не входило в ее планы. Если Ксорве не подаст сигнал в ближайшие несколько минут, ей придется улететь.
