– Меня больше беспокоит некромант, – сказала Ксорве у них за спиной. Без помощи живых мертвецы не смогли бы причинить им вред.
– Согласен, – сказал Малкхая. Едва он понял, что экспедиции не избежать, как тут же начал добросовестно готовиться. Шутмили и Арица всерьез прислушивались к нему. Возможно, этого ему было достаточно.
Убедившись, что дверной проем безопасен, он выпрямился. Перед ними зиял вход в Монумент. Хотя двери не было, разглядеть можно было лишь то, что находилось в нескольких футах от проема: силуэт лестницы, ведущей вниз, – а дальше темнота.
Они зажгли лампы и вошли в Пустой Монумент. Шаги заглушала мягкая неприятная прохлада. Свет, струящийся из проема, быстро потускнел, их сопровождали лишь огоньки пяти покачивающихся ламп и звук собственных шагов. Малкхая напевал что-то себе под нос, чтобы унять тревогу.
Ксорве провела кончиками пальцев по поверхности стены, чувствуя холод даже сквозь перчатки. На стенах был вырезан узор из пересекающихся линий: изогнутые и прямые чередовались между собой.
– Это надпись, – сказала Шутмили, покачиваясь рядом, будто бледная медуза.
– Это одна из ритуальных надписей Предтеч, – добавил шедший позади Арица.
– Что там написано? – спросила Ксорве.
– Это похоронная песнь или посвящение мертвым, похороненным здесь, – сказал Арица. – Нас просят отдать дань уважения.
Спустившись по лестнице, они дошли до ряда простых узких камер. Иногда карсажийцы просили идти цепочкой или двигаться вдоль стен. С ними не спорил даже Тал.
– Кошмарное место, – пробормотал он, догнав Ксорве, когда карсажийцы остановились, чтобы рассмотреть резьбу на стенах. – Когда уже мы сможем их бросить?
– Мы останемся с ними, – сказала Ксорве. – Безопаснее держаться вместе.
– Если священник еще раз попросит меня смотреть под ноги, я столкну его с лестницы, – пробормотал Тал, и Ксорве сочла это согласием.
Они вошли в большой зал, стены которого покрывали неразборчивые надписи. В свете фонарей резьба, казалось, пульсировала и двигалась. Отсюда начинали разветвление с полдюжины огромных коридоров, в каждом из которых виднелись сотни проемов без единой двери.
– Главный атриум, – радостно сообщил Арица. Казалось, он забыл, что они ищут врага. – Мы считаем, что это строение служило своего рода королевским мавзолеем. Представителей младших ветвей хоронили на верхних уровнях. Чем ниже мы спускаемся, тем более благородные мертвецы ждут нас.
Каждый пустой дверной проем вел в комнату, где стоял простой каменный саркофаг.
– Число этих захоронений, как правило, кратно двенадцати, – заметил Арица. – Похоже, оно было для них священным. Не удивлюсь, если здесь мы насчитаем по меньшей мере двенадцать тысяч!
В саду Дома Молчания послушницы держали улей. Однажды Ангвеннад показала Ксорве маленькие шестиугольники, тщательно закупоренные для того, чтобы защитить личинок внутри. Это место напомнило ей об ульях. Ксорве представила, как Предтечи запирают толстых извивающихся мертвецов в гробах, а из них вот-вот вылупится нечто огромное и чужеродное.
Миновав ряд маленьких гробниц, они оказались в бесконечных сотах из комнат и проходов, в устройстве которых некогда был свой замысел. Все пути выглядели одинаково. Коридоры переходили один в другой и пересекали друг друга, и вскоре стало ясно, что они ходят кругами. Стоило Ксорве задуматься об этом, как ее начало подташнивать.
– Здесь слишком много пространства, – сказал Тал. Он стиснул челюсти и уперся кулаками в бедра. Ему всегда было трудно с таким справляться. При другом раскладе Ксорве воспользовалась бы этим шансом, чтобы поддеть его, но сейчас она и сама была на грани.
– О, да, обычное веселье, – безрадостно сказал Малкхая. – Такое часто случается в древних местах, когда заходишь слишком далеко. В прошлый раз мы повернули обратно где-то здесь, – добавил он с надеждой.
– Так действует смерть в этом мире, – сказал Арица. – С богословской точки зрения, это что-то вроде истончения. Мир теряет устойчивость.
– Время и пространство освобождаются от оков, – вставила Шутмили. Должно быть, это была какая-то цитата, потому что ее слова ничуть не встревожили карсажийцев.
– Само по себе это не опасно, – заверил Малкхая.
– Ну и ну, – сказал Тал. – Рад это слышать!
– Здесь наши знания заканчиваются, – сказал Арица. – Мы не представляем, что нас ждет впереди.
Они спустились по другой лестнице. Внизу было еще больше гробниц, расположенных вокруг центрального зала. Одну из стен покрывал гладкий как зеркало слой обсидиана. Перед ним располагались каменный постамент и резервуар, до краев наполненный черной водой.
– Впечатляюще, – сказал Арица, замерев перед обсидиановым зеркалом. На поверхности играл свет от фонаря. – Как любопытно! Это явно предтеча карсажийского храма! Подношение – блюдо – жертвенная яма – великолепно.
Здесь они устроили небольшой привал: Арица делал заметки, а остальные перекусили.
– Как думаешь, если я помочусь в углу, – пробормотал Тал, – будут ли все двенадцать тысяч призраков вечно преследовать мой член?
– Да, – отрезала Ксорве. – Держи его в штанах. Фыркнув, он отошел – вероятно, в поисках места, где можно облегчиться, не вызывая гнева призраков.
Шутмили подошла к зеркалу за спиной Арицы. Увидев себя, она замерла, будто в ожидании какого-то движения. Но отражение спокойно смотрело на нее. Глаза как колодцы тьмы, белоснежные перчатки. Ксорве вспомнила, как выглядела Шутмили, когда воскрешенные напали на лагерь, и вздрогнула.
Внутри Монумента было тихо: тишину нарушали лишь звуки их шагов и дыхания, слабое металлическое потрескивание горячих ламп и скрип карандаша Арицы. Ветра не было. Не скрипели петли. Дерево и металл давным-давно сгнили и заржавели. Остался лишь камень.
И тут из-за дальней двери раздался крик.
Ксорве схватила меч и бросилась на звук, укоряя себя за то, что выпустила Талассереса из поля зрения.
Но почти тут же на него наткнулась. На Талассереса никто не нападал. Он нисколько не пострадал. Он стоял над свежим трупом в одной из погребальных камер.
Это был молодой ошаарец, очень красивый и совершенно точно мертвый. Тело его аккуратно положили на саркофаг. Он был совершенно голым, с венком из белого шиповника на голове. Кожа его была серой – такой бледной, словно тело вырезали из льда: иллюзию нарушали лишь темные и недавно обмытые жертвенные раны. На лице его застыла печать спокойствия, и на теле не было никаких следов насилия, кроме двенадцати аккуратных швов, которыми от клыка до клыка был зашит рот. Символ сомкнутых уст.
– Это они, – истерично прошептал Тал. – Это они, так ведь? Твой культ смерти. Твой народ. Я должен был догадаться.
Ее первым побуждением было начать все отрицать. Тал слишком много знал о ее прошлом и никогда не упускал шанса посыпать соль на рану, но теперь в его голосе не слышалось насмешки. Он был прав.
