– Ксорве, – окликнула Шутмили. – Все хорошо, мы поговорим в другой раз.
Она выглядела совершенно изможденной и, если Ксорве не почудилось, совершенно смирившейся.
Нет смысла нападать на инквизитора Канву. Ее просто-напросто вышвырнут с корабля или бросят в суровую карсажийскую тюрьму. С неохотой она встала и кивнула.
– Ладно. Извините, – сказала она. – Просто проверяла, как она.
Поджав губы, Канва Жиури хранила молчание.
– Все будет хорошо, Ксорве, обещаю, – сказала Шутмили. – Тетя, она не хотела ничего плохого…
Ксорве вернулась в каюту. Ей казалось, что она задыхается, будто тонет в слоях бархатистой красной обивки.
Возможно, в Карсаже так принято. Возможно, там это считается совершенно нормальным. Возможно, они обожают сливать свой разум с другими. Возможно, Ксорве впутала себя в это дело только потому, что она уже разнесла собственную жизнь на клочки и теперь ей нечем заняться.
Нет. Какими бы ни были причины, это просто позорно и расточительно. В конце концов она подобрала слово – возмутительно. Восемь лет назад Ксорве добровольно отправилась на смерть, потому что от нее этого ждали, потому что ей сказали, что это честь, потому что она не знала, что у нее есть выбор.
Ей не следовало отдавать им Шутмили. Хуже всего было то, что никто из них не понимал, что они теряют. Шутмили прожила с этими людьми всю свою жизнь, и никто из них, похоже, не знал ее и не любил. Ксорве хотелось знать, как Шутмили умудрилась вырасти такой необычной и забавной, учитывая, что росла она среди унылых зануд, которые наверняка даже тиски для пальцев раскладывают в алфавитном порядке.
Шутмили достойна того, чтобы жить, а Ксорве достойна угостить ее еще одним завтраком. С этими мыслями Ксорве приступила к плану спасения.
15
Жизнь адепта
Ксорве послушно сидела в каюте, отслеживая смены караульных и число пройденных Врат. До Карадуна оставалось всего несколько дней пути. Совсем скоро ей придется действовать. У двери в спальню адептов разместился наряд стражей – явное напоминание, что адепту Канве нужно медитировать и готовиться к слиянию.
Cтраж из третьей смены отошел от двери в спальню в три утра, согласно корабельному распорядку. Затем последовала минутная задержка – страж из четвертой смены докуривал утреннюю сигарету. Воспользовавшись заминкой, Ксорве взломала замок и проскользнула внутрь.
Шутмили спала на той же койке, что и раньше. Она лежала совершенно неподвижно, одеяло укрывало ее до подбородка, косы свернулись на подушке по обе стороны от бледного маленького личика.
Идеальное лицо, подумала Ксорве и тут же потрясенно нахмурилась. Не ради этого она все предприняла.
– Шутмили, – прошептала она и слегка потрясла ее за плечо. – Проснись!
Шутмили очнулась далеко не сразу.
– Ксорве? – пробормотала она. – Что ты здесь делаешь?
– Хотела поговорить с тобой, – сказала Ксорве, внезапно смутившись. План заключался в том, что Шутмили довольно быстро примет ее сторону, но она не придумала, что именно скажет.
– Ты все еще здесь, – сказала Шутмили, потирая глаза. – Я рада. Думала, ты уже сошла.
– Меня не пускали, – объяснила Ксорве, игнорируя искру тепла, которая вспыхнула внутри при мысли, что Шутмили рада ее видеть. – У нас есть два часа до того, как сменится охрана. Следующий караульный, скорее всего, заглянет убедиться, что с тобой все в порядке. К этому времени нас уже не должно здесь быть.
– О чем ты? – спросила Шутмили. Она села в кровати, обернувшись простыней.
– Мы украдем челнок c верхней палубы, – продолжала Ксорве. – Я знаю, как туда попасть, не привлекая внимания охраны…
– Ты что, просишь меня сбежать с тобой? – недоверчиво, с ноткой веселья спросила Шутмили. Затем она посерьезнела. – Это из-за слияния.
– Да, – подтвердила Ксорве. – Ты ведь понимаешь, что это значит? Ты все это время знала?
– Да, – сказала Шутмили.
– Но ты говорила, что с детства мечтала об этом. Ты старалась ради этого. Я видела, как ты училась – но ты умрешь.
– Я не умру, – сказала Шутмили. – Это не одно и то же.
– Но ты не сможешь думать за себя, – запротестовала Ксорве, стараясь не повышать голос. Если охранник услышит их, все будет напрасно.
– Собственный разум – это переоцененная роскошь, – сказала Шутмили. – Когда я стану частью квинкурии Лучников, мне никто не причинит вреда, и я никому не смогу случайно навредить.
– Этого недостаточно… – сказала Ксорве.
– Достаточно, более чем, – терпеливо возразила Шутмили. – Я не хочу провести остаток жизни, беспокоясь о скверне и о том, как бы органы не отказали. Каждый случай использования магии сокращает жизнь. Если я не присоединюсь к Квинкуриату, то самое большее проживу до сорока, и моя смерть будет окончательной. Я не заслужу покой у Очага Мары. Предыдущий Пятый Лучник мирно скончался в девяносто пять лет.
– Это даст тебе семьдесят с лишним лет на… – сказала Ксорве. Она вспомнила рассказ Шутмили о Лучниках, и звучало это неутешительно. – На устрашение.
– Семьдесят с лишним лет на защиту Империи, – поправила ее Шутмили. – На предотвращение войн. На то, чтобы миллионы людей продолжали жить в безопасности в Карсаже. Это важно.
Но звучало это не очень убедительно.
– За пределами Карсажа лежит целый мир, – сказала Ксорве. – Существуют другие вещи. Другие места. Ты можешь заниматься чем-то другим.
Столько миров, столько путей, а она никак не могла придумать что-то, что могло заинтересовать Шутмили. Много лет назад Сетенаю не пришлось произносить долгие речи, чтобы убедить ее. Она вообще едва помнила, что он говорил. Наверное, она просто была трусихой.
– Неужели мой выбор так трудно понять? – спросила Шутмили. – Быть частью чего-то большего. Не сомневаться в себе все время. Всегда знать, где твое место и что тебе нужно делать.
– Это потому, что у тебя не будет выбора.
– У меня и сейчас его нет, – сказала Шутмили как нечто само собой разумеющееся. – Жизнь адепта – это жизнь адепта, за ее пределами для меня ничего нет. Моя семья отдала меня Церкви еще ребенком. По чистой случайности я знаю тетю Жиури, а своих родителей не помню совсем. Я никогда не выйду замуж и не смогу заняться другим делом. Я принадлежу Церкви. Где я живу, когда сплю, что ношу, что ем, что говорю, что думаю, – ничто из этого не является моим выбором.
– Но если ты присоединишься к Квинкуриату, ты никогда не узнаешь, чего бы ты могла хотеть, – сказала Ксорве.
– Да, именно, – подхватила Шутмили. – Я буду там, где мне суждено быть, и где меня впервые в жизни ждут. Я никогда не буду несчастна, мне никогда не будет одиноко.
– Ну, – сказала Ксорве, отчаявшись, – боюсь, такого тебе никто больше не пообещает. Но все же мне жаль.
