И вдруг Шутмили взяла Ксорве за руку. Даже сквозь перчатки Ксорве ощутила тепло ее кожи. Она слегка пожала ладонь Шутмили и отпустила ее.
Они шли дальше в дружелюбном молчании. Даже не глядя, Ксорве отчетливо ощущала присутствие Шутмили: каждый шаг, трепетание ее подола на ветру, то, как она в задумчивости прикусывает губу… впервые она задалась вопросом – что, если Шутмили чувствует то же самое? Она немного смутилась – но в этом не было ничего неприятного, – не веря тому, что кто-то может восхищаться и ее телом.
Они шли не останавливаясь, и башня на горизонте приближалась. Вскоре начался подъем, сухое морское дно сменил каменистый берег, и вот уже они очутились в тени башни. Пусть и разрушенный, Шпиль казался огромным – он был выше и шире, чем башня крепости у Врат в Тлаантоте. В стене, чуть в стороне от берега, был вырублен проем высотой в тридцать футов. К двери вели широкие ступени, а по обе стороны на постаментах стояли статуи.
Ксорве прошла вдоль береговой линии, пытаясь получше рассмотреть дверь. Какой-то инстинкт подсказал ей не высовываться. Свет здесь был странный – туманный, мерцающий, но достаточно яркий – не стоило надеяться, что темнота укроет ее.
Подул ветер, и, подобно буйку, движущемуся вместе с приливом, со стороны башни несколькими этажами выше показался корабль.
– Это корабль Оранны, – сказала Ксорве. Ей пришлось остановиться, чтобы перевести дух.
Шутмили взяла Ксорве под руку. Прикосновение успокаивало даже сквозь многочисленные слои рубашек и верхней одежды.
– Когда она заговорила со мной в Пустом Монументе, я испугалась как никогда в жизни, – призналась Шутмили. – Разумеется, с тех пор моя жизнь стала намного интереснее, – добавила она, весело взглянув на Ксорве. – Но она всего лишь человек. По крайней мере, пока.
– Надеюсь, – отозвалась Ксорве. – Но здесь она может открыть Реликварий. Как ты думаешь…
Шутмили прикусила губу.
– Не знаю, – сказала она после секундного размышления. – Скорее всего, для преображения ей нужно будет сначала вернуться в Святилище Неназываемого, но я правда не знаю. Одна только мысль об этом уже противоречит нашему учению.
Ксорве вздохнула и закрыла глаза. Привкус соли в воздухе словно напоминал о давно исчезнувшем море.
– Что ж, – продолжала Шутмили. – Если мы все-таки встретимся с Неназываемым, я с удовольствием выскажу ему все, что о нем думаю.
Сжав руку Ксорве, она отпустила ее, и они подкрались ближе к башне. Каменная кладка была некогда украшена затейливым орнаментом, множеством ниш, контрфорсов и балконов – теперь же большая часть деталей отвалилась или сгладилась, как будто башня долгие годы находилась под водой. Статуи по обеим сторонам ступеней смутно напоминали людские фигуры, но трудно было сказать, что они изображали. В большинстве случаев не оставалось ничего, кроме осыпающегося столба или фрагмента туловища.
Дверной проем был пуст. Ничто не мешало им войти прямо в башню. За порогом виднелся проход, который, по всей видимости, вел в большой зал. Оглянувшись на искалеченный пейзаж, она снова подумала о том, как они ничтожны, как открыты чужим взглядам, и как мало знают о том, во что ввязываются. Шутмили проследила за ее взглядом.
Легче не станет. Колебаться бесполезно. Ксорве переступила порог.
Внутри башня выглядела совсем иначе. Шутмили пробурчала что-то об истончении.
Там были колоннады, витые лестницы, огромные галереи поверх других галерей. В воздухе висели витиеватые каменные свитки, похожие на водоросли. Иногда казалось, будто они пробираются сквозь затопленный сад, иногда – будто бредут по трущобам и крышам разрушенного города. Выглядело это так, словно один дворец врезался в другой.
Ксорве чувствовала то, что чувствовала раньше – в крипте Дома Молчания и в глубинах Пустого Монумента. Здесь присутствовало что-то древнее и знающее, и им позволяли оставаться здесь только потому, что они были слишком незначительными фигурами.
Ксорве не хотелось в этом признаваться, но это место обладало некой притягательностью. Несмотря на холод и темноту, в его архитектуре было что-то ужасно правильное. Она была рождена для таких мест. В том, чтобы вернуться в дом древнего божества, было что-то знакомое – вроде давно зажившей раны.
Сначала Тал гордился собой. Если не смог раздобыть Реликварий самостоятельно, попасть на борт имперского боевого корабля – не такой уж плохой вариант.
Ему даже нравилось первые несколько дней на фрегате. Следовало догадаться, что это плохой знак. Все на борту «Спокойствия» с давних пор ненавидели друг друга и не особенно это скрывали. Едва сдерживаемое недовольство карсажийцев вскипало вокруг Тала, и он с радостью погрузился в него, словно в горячий источник.
Офицеры и члены экипажа ненавидели инквизиторов. Инквизитор Канва не любила экипаж и просто презирала инквизитора Цалду, который отвечал ей недоверием.
Адепты квинкурии Бдения, кажется, были единственными, кто никого не ненавидел. От их молчаливой вездесущности у Тала бегали мурашки по коже – и все стало еще хуже, когда инквизитор Канва велела, чтобы один из них всюду следовал за Талом по пятам. От звука шагов в мягких туфлях ему хотелось кричать.
После трех дней пребывания на борту инквизитор Канва снова позвала его в свою каюту. Четыре адепта Бдения стояли перед столом вместе с четырьмя стражами. Проводив Тала в каюту, пятый Адепт занял свое место рядом с ними. У Тала был выбор: глядеть в глаза Канве или смотреть на адептов. Адепты выглядели жутковато, но всякий раз, когда он смотрел на Канву, ему тут же вспоминался генерал Псамаг в тот момент, когда тот собирался скормить кого-нибудь змее. Весь этот яркий, безумный энтузиазм.
– Мы находимся в одних Вратах от владений Антрацитового Шпиля, где, по свидетельству господина Чароссы, мы сможем отыскать нашего пропавшего адепта, – сказала инквизитор Канва с улыбкой, которая давала Талу понять, что если он солгал, его ждет ад. Несмотря на уверенность в своей правоте, Тал встревожился.
– Интересно знать, что беглянка намеревается делать с моей племянницей в таком месте, – продолжала Канва. – Есть идеи, господин Чаросса?
– Нет, – сказал Тал. Эта часть была ложью. Он точно знал, зачем туда направилась Ксорве, и готов был поспорить, что Шутмили сопровождала ее по собственной воле, но помогать Канве, которая ему не особенно нравилась, он не собирался. Ему было наплевать, сумеют ли они ее вернуть. Реликварий – вот его единственная цель. С ним он сможет наконец-то возвратиться домой.
– Я лично отправлюсь за Шутмили, – сообщила Канва. – Стражи, я прошу вас, равно как и четырех адептов Бдения, сопровождать меня в башню. Пятый адепт останется на борту «Спокойствия», чтобы обеспечивать связь. Господин Чаросса, я так понимаю, вы хотите присоединиться к нам?
Сильно сказано. Тал предпочел бы не оставаться с ними ни одной лишней минуты, но он потерпит, лишь бы добраться до Реликвария. И если люди Канвы смогут справиться с Ксорве, Оранной или кто там еще встанет у него на пути, тем лучше.
