– А я-то думала, что вы, квинкурия Рубина, специализируетесь на нестандартных решениях, – Жиури вздернула бровь. Рубиновый посмотрел на нее – а может, нет, трудно сказать. Черная сетчатая маска ничего не выдавала. Жиури и представить не могла, что будет когда-нибудь скучать по своей работе в молодости, когда она выступала обвинителем против воров и вандалов в Малом Суде, но воры и вандалы хотя бы выражали свои чувства.
– Это так, Верховный инквизитор, – сказал он. Длинная пауза. – Уверяю вас, я всесторонне обдумал этот вопрос.
– Рада это слышать, – откликнулась Жиури, не пытаясь даже притвориться искренней.
Она отпустила Рубинового, и тот удалился по коридору, напоминая большого белого журавля. Как обычно, Шутмили в камере никак не реагировала на наблюдение. Жиури решила, что та притворяется из чистого упрямства, и была вынуждена уйти, пока ее не обуяла ярость. Ей было не так-то легко успокоиться, гнев буквально душил ее.
Вернувшись в свой кабинет, Жиури уставилась на лакированную поверхность кофейного столика, проклиная тот день, когда она спасла Шутмили. Если бы ее племянница умерла в вишневом дереве, они могли бы замять дело. Это было бы определенной потерей для Империи, но зато ее брат мог бы полностью отдаться горю: со временем рана бы затянулась, а не превратилась в чудовищную незаживающую язву, как сейчас.
Время от времени Адхара интересовался, как поживает Шутмили. Жиури подозревала, что он не спрашивает чаще только из приличия. О последней ее выходке он еще ничего не слышал. Она хотела, чтобы к моменту их разговора все уже разрешилось: Шутмили прошла слияние, Лучники возродились, род Канва очистился от скверны, а сама Жиури спокойно вернулась к своим благословленным Девятерыми обязанностям. Конечно, брату она объяснит это другими словами.
Твоя дочь сейчас гораздо счастливее, чем когда-либо. У нее есть истинная цель, санкционированная Императором и Девятерыми. Уверяю тебя, она благодарна.
Она не станет упоминать, что во время последнего визита в камеру маленькая мерзавка чуть было не плюнула ей в лицо.
Канва вздохнула. Было бы здорово, если бы Рубин смог найти волшебный способ все исправить, но Жиури по опыту знала, что от магии зачастую больше проблем, чем помощи. Люди – все равно что замки́. Они сопротивляются ровно до тех пор, пока не подберешь нужные зубцы. Благодаря этой технике Жиури стала успешным прокурором, а Шутмили – отнюдь не закоренелая преступница. Рано или поздно Жиури отыщет к ней ключ – и это случится скорее рано.
Вероятно, пришло время нанести еще один визит ее старому другу Белтандросу Сетенаю.
Охотничий домик Сетеная припал к склону лесистого холма, будто трутовик.
В первое утро одна из дочерей егеря зашла в комнату Ксорве, чтобы подмести пол и зажечь лампы. Ксорве об этом не просила, но ей не хотелось обижать девушку, выгнав ее из домика. Вечером та принесла поднос со смоляным вином, фаршированными виноградными листьями и маленькими пирожными, посыпанными сахарной пудрой.
Ксорве собиралась питаться добычей. Она думала, что так ей станет легче, или, по крайней мере, это отвлечет ее от бесцельности будущего. Именно поэтому она сбежала из Тлаантота всего через несколько дней после возвращения Реликвария. Город был таким же, как всегда. Ей необходимо было направить мысли в другое русло. Если она будет думать о Шутмили… но даже закончить предложение было слишком опасно.
На второй день она ушла в лес. Сетенай не интересовался охотой и держал охотничий домик только для вида, но егерь когда-то обучил Ксорве основам. Она давно не охотилась, однако тренировки не прошли бесследно. Бесшумно прокрасться мимо сосен, – олень притаился в кустах ежевики – согнуть лук, пустить стрелу… в последний момент олень дернулся. Стрела вонзилась ему в брюхо. Это должно было быть мгновенное убийство одним выстрелом, но олень выжил и с пронзительным стоном бросился в кусты, увязая в них, будто в грязи.
Ксорве пыталась приладить новую стрелу. Руки дрожали. Прекратив попытки, она выскочила из кустов и ринулась через всю поляну к оленю. В зарослях тревожно чирикали какие-то птицы. Лес переполошился. Ксорве была слишком близко, и олень бросился прочь, продираясь сквозь заросли.
– Постой, – позвала она, пытаясь схватить оленя, чтобы перерезать ему горло, но тот исчез, оставив позади раздавленные виноградные лозы и темные пятна крови. Воздух гудел от криков боли. Наверное, стоило погнаться за ним и прикончить, но у Ксорве не было сил. К горлу резко подкатила тошнота, и она упала на колени среди растоптанного кустарника, не обращая внимания на колючки. После этого случая она повесила лук на стену и ела то, что ей приносили.
На следующий день из города пришло письмо. Она поняла, что оно от Сетеная, еще до того, как увидела его четкий почерк и печать канцлера. Письмо было написано обычным шифром несколько дней назад.
Ксорве,
Прошу прощения за запоздалое письмо.
Карсажийцы не слишком довольны нами, но они привезут Талассереса. С ним все хорошо, он выжил. Я понимаю, что это может тебя разочаровать.
По поводу твоего вопроса: я понял, кто такая Оранна, еще в момент нашей первой встречи. Она чудовище, и она лжет. Больше всего себе, но она не может остановиться, и всегда в этом есть злой умысел. Ей мастерски удается давать жестокое толкование совершенно невинным или случайным событиям. Ее версия о том, что именно побудило меня забрать тебя из Дома Молчания, – чистой воды выдумка.
Надеюсь, что тебе удалось восстановить силы. Твой гонорар, как обычно, ждет в Банке Тлаантота.
С наилучшими пожеланиями,
Сетенай
Ксорве дважды или трижды перечитала письмо и убрала его. В ней поднималось какое-то сильное чувство, переполняя ее до краев.
Надеяться на большее было бессмысленно. Письма Сетеная всегда были краткими и редкими. Это было самое длинное его послание, и оно давало правдоподобное объяснение – ей стоит довольствоваться этим. Он был занят и уж точно не явился бы сюда сам. Если ей хотелось поговорить с ним лично, стоило оставаться в городе.
Дочь егеря наблюдала за ней, поэтому Ксорве убрала письмо в вещевой мешок и постаралась выкинуть его из головы. Не стоило столько размышлять над словами Оранны, и она совершенно зря рассказала об этом Сетенаю. Он утверждал, что Оранна солгала, но это неважно.
Она вернула ему Реликварий. Это единственное, что имело значение, пусть даже она не чувствовала ни малейшей радости по этому поводу. А еще она помешала Оранне его открыть – но эта мысль напомнила ей о том, что Неназываемый все еще существует, никогда не исчезнет и никогда ее не забудет.
Со стыдом вспомнилось, как часто она воображала себе раньше сцену вручения Реликвария Сетенаю. Не то чтобы она надеялась на ликующую толпу или, боже упаси, на медаль за пленение Оранны. Она не знала толком, чего хотела. Доверия, признания… но ведь она этого добилась? Он доверял ей настолько, насколько мог вообще кому-либо доверять. И хватит с нее.
