Полковник назвал статью дисциплинарного устава, предусматривающую ответственность за совершенный проступок. Ливадова боялась услышать о расторжении контракта, однако Добролюбов сообщил только о дисциплинарном аресте на сорок пять суток. Полтора месяца! Но сможет ли Наташка продолжить службу либо пора ставить крест на планах и мечтах? Про это командир полка ничего не сказал. Женька закусила губу, чтобы хоть как-то унять волнение. Нет сомнения, что парочка влюбленных будет наказана.
Ливадова и остальные стали свидетелями разбирательства. С опросом всех офицеров и сержантов второй роты. Особенно тщательно командир полка выяснял обстоятельства происшествия у старшины Дуракова. После были выслушаны пояснения Большовой и Смирнова и задан вопрос о признании вины.
В случайно пойманном взгляде Наташки читался нешуточный испуг. Да уж, сейчас не до шуток. Женька уже и ругать ее перестала. Скорей бы все это закончилось.
– Вину признаю, – сообщил Смирнов. Он давно уже не хорохорился. Как появилось командование полка, так сразу поник и опустил взор. Сейчас тоже смотрел на носки собственных ботинок.
– Рядовой Большова?
– Вину признаю. – Наташка тоже не поднимала взгляда.
Полковник Добролюбов спросил у командира роты и командира взвода о наличии смягчающих или отягчающих обстоятельств, которые касаются личности рядовых и совершенного проступка, и получил два одинаковых ответа – таких обстоятельств не имеется. Затем командир полка признал обоих рядовых виновными в совершении дисциплинарного проступка и объявил об аресте в сорок пять суток.
– Отбывание дисциплинарного ареста произвести на месте. На гауптвахте десятого отдельного десантно-штурмового полка, – постановил полковник Добролюбов. – После отбывания дисциплинарного ареста рядовой Смирнов и рядовой Большова продолжат военную службу путем перевода в две иные части в двух разных военных округах.
Наташка заплакала: то ли потому, что ее разлучают с Мишкой, то ли от облегчения. Женька тоже не сдержала чувств и шумно выдохнула. Ливадова боялась худшего, но Большова сможет еще дослужиться до гражданства. Либо она и ее возлюбленный – чтоб ему икалось – расторгнут контракты и начнут совместную жизнь. Ливадова не стала бы торопиться с увольнением, но это уже их дело. Пусть сами решают. Возможно, у них потом получится служить в одной части или выяснится, что не очень-то они и нужны друг другу.
– Приступить к исполнению дисциплинарного ареста. – Командир полка завершил разбирательство проступка.
Наряд военной полиции снял с рядовых ремни и погоны, увел Большову и Смирнова в полицейский броневик. В задней части машины была камера для перевозки задержанных. Женька вздохнула: у Наташки появится несколько последних минут, чтобы побыть с Мишкой наедине. Все-таки жалко их, хоть они и сами виноваты.
Любовь зла, а старшина Дураков еще злее. Почему-то подумалось, что старший сержант Кусков не дал бы хода этому делу. Но он далеко, в окружном госпитале, до окончания учебного курса во второй роте старшиной останется Дурак. Противная же у него рожа… Лицо мясистое с тяжелой челюстью, красное, глаза маленькие и недобрые.
После того как уехал броневик военной полиции, а следом – командование полка и остальных батальонов, слово взял подполковник Чесноков. Командир учебного батальона и прибывшие с ним офицеры батальона остались на плацу. Как же Чеснок орал! Постоянно повторял про позор и совсем не стеснялся в выражениях, но хотя бы фантазия у него есть. Потом во взводной палатке посмеивались, что комбат ни разу не повторился, притом выражения у него были витиеватые.
Чеснок долго песочил роту, но и он в конце концов начал выдыхаться – и слава богу, потому как в строю уже два часа. Женька опасалась, что разнос комбата завершится поучительным и назидательным, как говаривал комроты, марш-броском. Однако подполковник Чесноков лишь кивнул Морову, когда закончил с наставлением личного состава.
– Ефрейтор Ливадова!
Женька вздрогнула от неожиданности. Она единственный ефрейтор во второй роде, ее представили к новому званию за проявленное мужество на боевом посту, и, честно говоря, Ливадова не привыкла, что она уже ефрейтор, но это сейчас не важно.
Зачем комроты назвал ее? Что ему нужно?
– Я! – отозвалась девушка.
– Ефрейтор Ливадова! После обеда незамедлительно явиться в штаб полка, – приказал Моров. – В строевую часть!
– Есть!
Нехорошо на душе. Строевая часть – это служба кадров. Хотелось пискнуть и спросить, для чего и кому понадобился ефрейтор Ливадова. Но новобранцев давно отучили задавать лишние и неуместные вопросы, а таковыми, по мнению сержантов и офицеров, являются все вопросы бойцов на учебном курсе, если только вопрос прямо не потребован старшим по званию. Скажем, на учебном занятии.
– Разойдись! Построение через тридцать минут!
Полчаса! Небывалая щедрость! Построение мгновенно рассыпалось и смешалось. Целых тридцать минут появилось, можно перетереть меж собой, обсудить только что увиденное, Смирнова и Большову.
– Зато потрахались! – ухмыляясь, заявил Бастрюков. Он опять расчехлил свой поганый язык.
Некоторым нравились его злые шутки. Послышались смешки, но хорошо бы вмазать Бастрюкову прямо на глазах начальства. Только и рукоприкладство запрещено дисциплинарным уставом, особенно в присутствии комбата и офицеров из управления батальона, которые сейчас садились в бронемобиль. С ротой остались курсовые офицеры и сержанты.
– Дурак ты, Антон, хоть и командир отделения. – К Женьке подошла Сашка Грибанова. Последняя из близких подруг. Томка на больничной койке, а Наташка на губе.
– На мое место метишь? – огрызнулся Бастрюков.
Будучи ниже ростом, он глядел на Грибанову снизу вверх. В роте давно подметили, что Бастрюков почему-то побаивается Сашку. Он яростно возражал, когда намекали на это, но что есть, то есть. Боится Грибанову.
– Мне и в третьем отделении нравится. – Сашка зыркнула на Бастрюкова исподлобья. – Понял?
– Ну а ты, Ливадова, что скажешь? – вместо ответа и чтоб не связываться с Грибановой лишний раз, Бастрюков попытался перевести разговор на Ливадову.
– Без комментариев, рядовой. Господину ефрейтору не до тебя.
Бастрюков бесился, когда Женька указывала, что он еще рядовой. Ефрейторская лычка на погонах девушки выводила его из душевного равновесия всякий раз, когда тот обращал на нее внимание.
Он покраснел, намереваясь бросить в адрес Ливадовой что-нибудь язвительное – это он умел, если не трусил, – но не решился. Грибанова никуда не ушла, рядом с ней остроумие Бастрюкова испарялось.
– Замолкни! – добавила Сашка. Чтоб точно не умничал.
Однако Бастрюков все распалялся. Вон и страх позабыл, явно собирается пустить яду. Раздались несколько новых голосов и посоветовали уняться. В роте Бастрюкова не любили. Женька тоже не испытывала к нему никакой симпатии. Неприятный скользкий тип. Явно пытается выслужиться перед командирами. Поговаривают, что стучит им, однако пока не попался.
