Однако я замечаю небольшие изменения в его внешности. Тени под глазами Рэна стали чуть темнее. Линии его подбородка кажутся более резкими, а скулы чуть более острыми. За последние несколько недель в глубине его глаз поселилась тревога.
Стражники Рэна занимают место у стены, пока он идет через двор по направлению к нам. Зо вздыхает.
– Прости, – шепчу я ей.
– Ерунда. – Она делает реверанс Рэну, хотя на ней бриджи и доспехи. – Ваше высочество.
– Зо, – сухо произносит он, после чего переводит взгляд на меня. – Миледи.
Я набираю в легкие воздуха, чтобы сказать что-нибудь в попытке ослабить повисшее между нами напряжение, но Зо меня опережает:
– Прошу меня извинить, но мне нужно вернуться к себе.
– Конечно, – говорит Рэн.
Я закусываю губу, когда она уходит.
– Она бегает от меня, – говорит Рэн, и в его взгляде нет вопроса, лишь уверенность.
Я тут же встаю на защиту подруги.
– Вовсе нет.
– Но именно так это выглядит со стороны.
М-да, ну а кто-то со стороны выглядит как козел.
– Зо имеет право злиться, Рэн.
– И я тоже.
Подобный ответ заставляет меня прикусить язык и сдержать еще не до конца сформулированное возражение. Я не знала, что он по-прежнему злится на Зо. Интересно, злится ли он на меня или же я единственная, у кого внутри горит неугасающее пламя гнева?
Прежде чем я успеваю задать свой вопрос, Рэн выхватывает меч.
– Покажи мне, чему ты научилась.
Я кладу руку на рукоять меча, но не вынимаю его из ножен. Я не совсем понимаю, почему я так делаю, особенно после того, как я сама попросила его спуститься и помочь мне. Может быть, дело в том, что слова Рэна прозвучали как приказ, или же причина в том, что он настроен слишком уж воинственно. В любом случае мне не хочется вести с ним диалог, когда он держит в руках оружие.
Я отвожу взгляд.
– Больше не хочу тренироваться, – я поворачиваюсь в сторону двери, через которую Рэн только что вышел во двор. – Мне нужно переодеться к завтраку.
Я слышу, как он убирает меч в ножны, а потом его рука мягко обхватывает мое запястье.
– Пожалуйста.
Это просьба сломленного человека. Отчаянная мольба в голосе Рэна пробивает крошечную дыру в моем гневе.
– Пожалуйста, – повторяет он, и его голос звучит очень мягко. – Пожалуйста, Харпер.
Рэн обладает какой-то волшебной манерой произносить мое имя. Его акцент смягчает края каждого звука «р», превращая слоги в ласковое рычание, но не это привлекает мое внимание, а слово «пожалуйста». Рэн – наследный принц. Будущий король. Он никогда не умоляет.
– «Пожалуйста» что? – тихо спрашиваю я.
– Пожалуйста, останься.
Он просит меня остаться, но мне кажется, что в его словах скрыт иной смысл. Более глубокий.
В моих мыслях всплывают воспоминания годичной давности. На тот момент мама уже была больна, и рак поразил ее легкие. Папа проиграл все наши семейные сбережения в попытке сократить те расходы, которые не покрывала страховка. Чтобы достать деньги и рассчитаться с долгами, он сделал выбор, который подверг нашу семью опасности.
Когда мама узнала об этом, она велела нам с Джейком собирать вещи. Папа плакал, сидя за кухонным столом, и умолял ее остаться. Я помню, как мой старший брат запихивал вещи в спортивную сумку, а я сидела на его кровати и смотрела на него широко распахнутыми глазами.
– Все будет хорошо, Харп, – повторял Джейк. – Просто собирай свои вещи.
Хорошо не стало. Ничего из случившегося тогда нельзя было назвать хорошим. В то время мысль об отъезде была невероятно пугающей. Я помню, какое я испытала облегчение, когда мама поддалась и мы остались. Она осталась.
Позже, когда дела пошли совсем плохо, я, помнится, жалела о том, что мама смягчилась и не ушла.
Я смотрю Рэну в глаза и задаюсь вопросом, не совершила ли я точно такую же ошибку. Джейк ушел вместе с Греем. В грядущей войне мой брат окажется по другую сторону баррикад.
Я делаю глубокий вдох и медленно выдыхаю.
– Я не хочу сражаться.
Я не говорю о поединке на мечах, и мне кажется, Рэн это понимает. Он кивает.
– Может, тогда прогуляемся?
Я колеблюсь в нерешительности.
– Ладно.
Он предлагает мне взять его под руку, и я соглашаюсь.
Глава 4
Рэн
Моя стража следует за нами по пятам. Рука Харпер едва касается моего предплечья, как будто девушка готова отстраниться от меня в любой момент. Грей любил повторять, что я планирую свои действия на двадцать ходов вперед, и в этом он был прав. Но теперь складывается впечатление, что ни одно мое движение не зависит от меня. Я не могу планировать на двадцать ходов вперед, ведь Лилит в любой момент может изменить свою тактику после второго, третьего или пятнадцатого хода.
Я изнываю от желания рассказать о колдунье Харпер, но в таком случае я многим риску. Мне пришлось хранить секреты более трехсот сезонов, и сейчас я также вынужден держать рот на замке.
– Ты злишься на меня, – тихо говорю я.
Харпер не отвечает, но мои слова и не являются вопросом. Она злится уже несколько недель. Несколько месяцев.
Брусчатая дорожка начинает редеть, плавно переходя в тропинку, ведущую в лес. Я ожидаю, что Харпер решит сократить нашу прогулку и повернет назад, когда мы дойдем до деревьев, но она этого не делает. Мы вступаем в ранний утренний полумрак леса, позволяя тишине окружить нас. Деревья еще не успели полностью сбросить с себя листву, но вокруг в изобилии кружат красные и золотые листья, устилая наш путь.
– Когда я оказалась здесь в самую первую ночь, – говорит Харпер, – я скакала по этому лесу и вспотела от жары, а потом всего через секунду содрогалась от холода посреди метели. Именно в тот момент я поверила твоим словам о проклятии.
Я бросаю на нее взгляд.
– А как же музыка, которая играла сама по себе?
– Ну, это было… не так убедительно. Переход от ранней осени к поздней зиме подобен отрезвляющей пощечине. – Харпер ненадолго умолкает. – А потом мы нашли Фрею и детей… – Девушка качает головой.
– А, понимаю. Ты увидела, в каком упадке находится мое королевство, и познала истинную глубину проклятия.
– Нет! Я не это имела в виду.
– Но это правда. Ее не изменить.
Я тоже помню, как мы с Греем скакали через лес в погоне за сбежавшей Харпер и как страшно было мне оттого, что она узнает слишком много. Я провел так много сезонов в Замке Железной розы, что даже не подозревал, насколько трудной стала жизнь моих подданных. Я знал, что они страдают от голода и безденежья, но не осознавал, насколько плохо обстоят дела. Я не думал, что смогу что-то сделать для них, пока не сниму проклятие.
