Последние годы правления Габсбург-Лотарингской династии часто воспринимаются как время беззаботного существования, во всяком случае высших кругов, озабоченных исключительно любовью, музыкой и балами. К сожалению, невозможно отрицать, что Вена тех лет являла собой шокирующий контраст между роскошью и нищетой. В январе 1896 года вышла книга теоретика сионизма Теодоря Герцля, родившегося в Будапеште в 1860 году, «Еврейское государство». Юрист по образованию, Герцль занимался журналистикой и сотрудничал с газетой «Нойе Фрайе Прессе», выходившей в Вене с 1 сентября 1864 года и направившей его в Париж своим специальным (и высоко оплачиваемым) корреспондентом. Он поддерживал тесные связи с венскими либеральными кругами, в которых его высоко ценили за информированность в экономических и дипломатических вопросах, не говоря уже о прекрасном пере. Деятельность Герцля финансировал банк «Кредитанштальт», контролируемый Ротшильдами. В Париже Герцль с ужасом наблюдал, как разворачивалось грязное дело капитана Дрейфуса. Оно еще раз убедило его, что об ассимиляции евреев в Европе — идея, которую тогда разделяли многие, — не может быть и речи. По возвращении в Вену он работает над книгой, в которой анализирует традиции еврейского народа и делает ряд предложений политического и социального характера. В письме к Цвейгу он констатирует: «Мы, евреи, за две тысячи лет не накопили никакого практического опыта существования в реальном мире. Мы должны учиться безусловной самоотверженности». Его прозвали «еврейским царем», и ему приходилось выдерживать многочисленные нападки, вызванные финансовыми скандалами, в том числе Панамским, разорившим миллионы акционеров, и тошнотворной волной, поднятой делом Дрейфуса. А вот что писал о Герцле Цвейг: «Он и правда выглядел по-царски: открытый высокий лоб, правильные черты лица, длинная, как у священника, борода и печальный взгляд темно-синих глаз». Продолжая борьбу, Герцль основал газету «Еврейский мир». Несмотря на обилие недоброжелателей, в последний путь Теодора Герцля, скончавшегося 3 июля 1904 года, провожала огромная толпа. В ней, разумеется, был и Стефан Цвейг: «Мы хоронили лидера великого движения. Погребальной процессии не было видно конца […]. Вена разом заметила, что умер не просто писатель или средней руки поэт, но один из создателей идей, какие победно являются в той или иной стране, в том или ином народе лишь через гигантские промежутки времени». Антисемитская реакция проявилась в создании Христианско-социальной партии, образованной в 1893 году. В 1895-м она получила абсолютное большинство в Венском общинном совете. Распущенная на короткое время, партия снова сформировалась в марте 1896 года, а ее лидер Карл Люгер с 1897 по 1910 год занимал пост бургомистра Вены. В 1902 году его обвинили в мошенничестве, но Франц Иосиф счел обвинения беспочвенными и одобрил его избрание. За откровенно националистические взгляды Люгер удостоился множества обидных прозвищ и всего одного комплиментарного — «красавчик». Через восемь лет население Вены достигло двух миллионов человек, и город стал четвертой по численности европейской столицей, уступая лишь Лондону, Парижу и Берлину. И, добавим, единственной, где национальный гимн исполняли на 15 языках.
В 1912 году в «Бургтеатре» — знаменитом венском драматическом театре, сравнимом с «Комеди Франсез», — состоялась премьера спектакля по пьесе Цвейга «Дом у моря». Несмотря на более чем теплый прием со стороны публики, автором владело тревожное настроение: «Я все сильнее ощущаю фальшь шумного успеха. Все-таки по-настоящему художника поддерживает лишь узкий круг людей». Кроме того, на Цвейга наверняка произвела гнетущее впечатление скоропостижная кончина сразу трех актеров, занятых в пьесе. Особенно потрясла его смерть Йозефа Кайнца, прекрасного артиста и очень красивого мужчины. За некоторое время до того Кайнц обратился к Цвейгу с просьбой написать для него одноактную пьесу. «Актерская метаморфоза» была закончена, когда Кайнц сообщил автору, что приступит к репетициям только через месяц, так как ангажирован в другом спектакле. Спустя буквально несколько дней он скончался от рака. Йозеф Кайнц, который в 1886 году произвел настоящий фурор, выступая в «Принце Хомбургском», по словам Цвейга, «покорял своей душевной грацией и несравненным искусством декламации». Его высоко ценил Людовик II Баварский, пригласивший актера сопровождать его в поездке по Швейцарии, что вызвало немало противоречивых слухов…
Для Стефана Цвейга и для Ромена Роллана, по-прежнему состоявших в переписке, главным оставалось во что бы то ни стало избежать войны в Европе. Оба понимали, что будет безумие. Оба опасались, что война будет означать конец света.
XII
Сироты Империи
Если XVIII век в реальности закончился лишь в 1815 году, то век XIX пришел к своему катастрофическому завершению в 1914-м. XX век жестоко обошелся с Веной и всей Австрией, словно история замыслила навсегда уничтожить этот оазис жизнелюбия. Страшные события следовали одно за другим. 28 июня произошло двойное убийство эрцгерцога и наследника Франца Фердинанда и его супруги Софии, которые стали первыми жертвами Великой войны. Сегодня легко говорить, что весной 1914 года Империя, сама о том не подозревая, катилась к краху, а Вена танцевала на спящем вулкане, не ведая о приближении «веселого Апокалипсиса», но это не совсем верно. Были два человека, наделенные обостренной интуицией, которые предупреждали об опасности, подстерегающей Европу: императрица Сисси и ее сын Рудольф. Она в 1890 году, а он — еще в 1880-m говорил, что «на Балканах собирается буря», что следует бояться этнических столкновений, возросшей роли религии и роста националистических настроений. Но разве их слушали? Разве их услышали? Нет. Никого не интересовало мнение якобы развратника принца и депрессивной анорексички-императрицы. Кстати, обоих убили — его в Майерлинге, замаскировав убийство туманной любовной драмой, а ее в Женеве. Анархист целился в ее красоту, доброту и высокий статус; еще за два дня до преступления он признавался, что ему все равно, кого прикончить, лишь бы о нем заговорили, но добавлял, что «стрелять в прачку Лукени точно не станет». Императрица и ее сын обладали даром предвидения, поэтому многих раздражали. Их заставили замолчать: его за тридцать пять, ее за двадцать пять лет до того, как прозвучит выстрел в Сараево, этом мусульманском городе, утыканном минаретами, в этом очаге беспорядков, самом неспокойном в Империи, глава которой только что утратил право вето в процедуре избрания папы римского. Их предупреждения пропустили мимо ушей, а на тревожные признаки, проявлявшиеся с 1912 года, предпочли закрыть глаза… Утро 28 июня 1914 года для Франца Иосифа, находившегося в резиденции Императорская вилла в Ишль-Баде, к югу от Зальцбурга, началось как обычно. Он поднялся в пятом часу утра, вышел на балкон — в здании был лишь один балкон, у него в кабинете — и проверил показания термометра и барометра. Ни один из приборов не показал повышения политической температуры и приближения дипломатической бури. Своего племянника и наследника он не любил — в отличие от погибшего сына Рудольфа. Могло ли известие об убийстве Франца Фердинанда ранить его сильнее, чем уже пережитое горе? Говорят, он лишь повторял как автомат: «Мои несчастья еще не закончились». И в самом деле, его жизнь давно превратилась в череду бед, скандалов и утрат. Несмотря на это, его по-прежнему любили, ему сочувствовали, к нему относились с уважением. Пожалуй, только 21 октября 1911 года, когда состоялось бракосочетание его внучатого племянника Карла и принцессы Циты, на его лице, украшенном блинными бакенбардами, мелькнуло подобие улыбки, замеченное элегантными дамами в белых платьях, позирующими перед операторами с кинокамерами.
