А дальше будет ночь. Наша ночь, понимаешь? И мне никуда не нужно спешить!»
Да. Это все замечательно. Просто сказочно! Но это мечты. Фантазии. Полеты… Во сне и наяву. У нас – только во сне.
А между тем есть обычная жизнь. Где надо ходить на работу. Ходить в магазин. Отвозить детей в сад. Пылесосить квартиру. Мыть окна. Стоять у плиты. Выносить мусорные пакеты. Планировать жизнь и бюджет.
Воспитывать детей, наконец! Дать им хорошее образование. Медицину. Одежду.
Вот она – проза жизни!
Не хочешь слушать? Нет, ты подожди! Никуда от нее не деться, от этой прозы. Увы…
Что я могу тебе предложить? Съемную однокомнатную квартиру? Своей, как ты знаешь, у меня нет. Свою я оставил жене и ребенку. Машины у меня тоже нет. Зарплата… Так, слезы. Нет, одному мне хватает. Но на семью? Большую семью?..
…Сложно признаться себе, что ты трус. Противно и стыдно. Но вот придется. Иначе никак.
Да, я боюсь. Боюсь! Разлюби меня, запрезирай. Возненавидь, наконец!
Я боюсь! Боюсь забрать тебя оттуда. Боюсь ответственности – за тебя и твоих детей. Боюсь, что не дам им того, что у них есть. А ведь не дам!.. Потому что нету!
А дальше… Ты от меня сначала просто чуть отодвинешься. Пока незаметно, даже для тебя самой. Не будешь смотреть на меня теми глазами.
Потом ты станешь обращать внимание на то, на что раньше не обращала: я, например, чавкаю, когда ем суп. Я оставляю зубную пасту на зеркале в ванной. Я крошу хлеб. Я оставил носки там, где не надо. Я купил не тот кефир и слишком мелкие яблоки. «Что, пожалел? На детей пожалел?»
«Да нет, я просто не разбираюсь в продуктах!» Но ты не поверишь.
Я не так посмотрел на Мишу. Я сделал замечание Свете. И ты, уж поверь, не станешь разбираться, кто прав, а кто виноват. Ты просто обидишься. И все!
Ты замолчишь, а после мне, конечно, бросишь: «Это же не твои дети! Это мои дети!»
И как бы я ни оправдывался… Вот тогда ты вспомнишь про мужа! Какие он выбирал яблоки и как он любил ваших общих детей!
Возможно, я оправдаюсь. Возможно… Но зерно сомнения в твоей душе уже взошло. Росток пробился.
Ты захочешь поехать на море, в Париж. Все вместе – мы же семья!
А денег не хватит. Просто банально не хватит денег! И все! Ты снова обидишься и вспомнишь мужа. Когда вы были вместе – денег хватало.
И ты всегда повторяла, как заклинание: «Он хороший человек, он – хороший».
А какой я? Какой я человек?
Да я и сам не знаю…
Одно знаю точно: я отчаянный трус! Мелкий такой… Не рассудительный человек, не ответственный мужик, а банальный трус!
«Трусло» – как говорили у нас во дворе. А это обидней, чем «трус».
Мать
Доченька моя! Родная моя девочка! Не слушай меня! Ох, не слушай!
Чушь я несу, ерунду и глупость. Да и как я смею? Как смею советовать, упрекать тебя, презирать?
Я – ничтожество полное! Трусиха и дура. Я, которая…
Ты ведь ничего не знаешь, моя милая. Совсем ничего! И мне от этого еще тяжелее.
Мне так тяжело, что если бы ты понимала, то наверняка пожалела меня.
Но я и жалости твоей не стою. Я вообще ничего не стою, ты мне поверь!
Я, которая пустила жизнь свою под откос. Коту под хвост. И как я могу советовать? Как могу тебя осуждать? Я, мелкая, корыстная, жалкая трусиха? Предательница и негодяйка?
Я так жалка, что даже сейчас, почти прожив жизнь, не став счастливой ни на минуту, пытаюсь отговорить от счастья тебя.
Жалкий я человек. Впрочем, жалеть меня не надо – я этого недостойна. Потому что сама все разрушила и растоптала.
Как мне хочется подойти к тебе! Обнять и сказать: «Девочка моя любимая! Да, конечно! Иди! Точнее – беги! Хватай в охапку детей и беги!
И поскорее! Наплевать на все эти блага! Квартиру, машину, поездки. Все это пыль и пустяк, потому что счастливой они еще никого не сделали! Ни-ко-го! Уж мне ты можешь поверить! Что называется, из первых уст.
Не держись ты за всю эту чушь! Все наживется. А нет – так тоже, поверь, ничего страшного! Ну, будет квартира поменьше и победней. Ну, не будет автомобиля. Денег в обрез. Все ерунда! По сравнению с… Нелюбовью. С отвращением. С колючими и острыми мурашками, которые пробегают по телу, когда он…
И когда он ест – опрятно, но так отвратительно! На края тарелки раскладывает лепестки вареной моркови. И морщится. Боже, как же он морщится! Я говорю: давай я не буду в суп класть морковь. А он отвечает: клади, это полезно.
Да что там полезного? В отварной-то моркови?
А этот чертов кефир? Я ненавижу даже слово «кефир», не то что его вкус или запах.
Кефир. Бррр!
Обязательно свежий! Потому что свежий «способствует»! Он так и говорит: способствует! А несвежий, вчерашний, – не способствует! То есть крепит.
«И каждый вечер в час назначенный»… Незыблемый ритуал. Непоколебимый. Пусть рухнут стены, обрушится небо и погаснут звезды! Пусть я лягу в гроб! Но каждый вечер, в половине десятого, как «Отче наш». Стакан кефира на блюдце. Не до краев! На палец не доливать. Глаз у меня, конечно, наметанный. Не доливаю.
Кефир, чайная ложка сахарного песка. Все размешать. И поднести. «Они» уже готовятся ко сну – лежат в кровати, свежая пижама из чистого шелка, свежее белье (менять раз в неделю!). Каждый раз спрашивает: «Ты белье поменяла?»
«Конечно, Всеволод! Разумеется!»
Итак, пижама, очки на носу. В руке книга – на сон грядущий. Газет на ночь не читает… Не дай бог, расстроится! Газеты прочтутся за завтраком.
Будет хмурить брови, кхекать, со стуком ставить стакан с чаем на блюдце – выражать недовольство. Но это утром.
Горит ночник, книга в руке. Скорее всего, «Война и мир». Причем мир он пропускает, презирает, ему нравится только война. Я приношу этот чертов стакан. На краю блюдца – ванильный сухарик. Тоже как «Отче наш». Причем средней мягкости. Или жесткости? Короче говоря, не твердый и не мягкий – приятный для зубов. Плюс салфетка. Не бумажная – льняная. Бумажными «мы» брезгуем!
Я ставлю всю эту хрень на тумбочку и жду. Я жду! Потому что я должна отнести пустой стакан. Забрать и отнести на кухню. Потому что если он останется на тумбочке и будет пахнуть!.. Чем? Да, разумеется, кефиром! То есть кислятиной. А в спальне ничем не должно пахнуть. Ничем! Только свежий воздух, и все! Никакого запаха крема, духов. Ни-че-го!
«Они» не любят этого…
И я стою. Он пьет медленно, со вкусом. Глотает громко, неторопливо. Причмокивает губами. Хрустит сухарем. Крошки падают на салфетку, разложенную на пододеяльнике. Выпивает все, до последней капли. Даже стучит указательным пальцем по дну стакана.
