— Так это вы звонили мне вчера?
Девушка чуть подалась вперед и рассмеялась, словно желая сказать: «Ну разумеется! А вы думали кто?» Она веселилась так, будто насмехалась надо мной, но в то же время ее смех звучал заразительно и для жертвы ее розыгрыша.
— Значит, после этого вы сразу же сели на самолет? Она кивнула.
— Видите ли, проблема в том, что я не взял с собою фотоаппарата.
— Вот как… — едва слышно промолвила она и опустила голову.
— Вы по делам прилетели в Нью-Йорк?
Девушка отрицательно мотнула головой, а потом подняла взгляд. К моему величайшему удивлению, в глазах ее стояли слезы.
— Я прилетела только из-за этого, — сказала она, смахивая слезу кончиком пальца.
— Я не совсем понимаю.
— Что же?
— Но я вас не знаю.
— Но я же здесь…
Сколько лет ей можно было бы дать? Восемнадцать? С таким же успехом ей могло быть и двадцать восемь. Странная она какая-то. Изъяснялась очень вежливо, при этом смотрела собеседнику прямо в глаза, но у меня все равно создавалось впечатление, будто бы она обращается не ко мне, а к кому-то сидящему далеко позади меня.
— Чем вы занимаетесь?
«Если бы дело происходило не в Нью-Йорке, — подумал я, — я бы принял ее за сумасшедшую». Она ответила так же коротко:
— Я актриса.
НЬЮ-ЙОРК. МОЭКО ХОММА
«Какой ужасный отель», — подумала я, но, поскольку все смотрели на меня, решила быть безразличной. Действительно ли тот человек, которому я вчера звонила, остановился здесь? Размышляя таким образом, я стала смотреть в зеркало на стене и вдруг заметила, что губная помада у меня положена не совсем ровно. «Непростительно!» — пробормотала я и тут же подумала: а что, если я на самом деле никуда не звонила, а все это, как обычно, просто возникло у меня в голове? «Да ничего я не знаю!» — вдруг вырвалось у меня. Возможно, я произнесла эти слова слишком громко — на меня посмотрел огромного роста негр, и это меня напугало.
Смелее, детка…
Этот чернокожий был похож на негра из книжки «Африканец Самбо», который играл на тамтаме и носил львиную шкуру. Когда-то давно, давно-давно эту книжку подарила мне бабушка…
Да звонила ли я на самом деле? Когда?
Если все это произошло не только в моем сознании, этот фотограф должен сейчас появиться. Если он согласится сделать мой портрет, то, быть может, весь этот ирреальный мир наконец исчезнет из моей головы?
Да, никто не может этого знать.
Лучше избегать мыслей о том, что знаешь что-то, чего не знают все остальные. Кто же это сказал? Мой бывший? Разве у меня уже был любовник? Ненавижу, когда до меня дотрагиваются… но теперь не об этом надо думать.
Откуда же я вчера звонила? От Дайканияма? Нужно быть повнимательнее — из этой квартиры идет канал связи с миром, что сокрыт в моей голове… не стоит звонить из такого места.
Но почему воспоминания об этом так туманны? Обычно я звоню в трезвом состоянии.
— Привет, как дела?
— А, это ты, Моэко? Знаешь, я видел твою фотографию.
— Какую?
— Рекламу босоножек.
— А, ту, что в «Мери Клер»?
— Не-а.
— В «Эль»?
— Тем более.
— Значит, в «Космополитен».
— Не угадала.
— Да где же тогда?
— В «Народном еженедельнике».
— Ах вот как?
— На каждой паре имеется индивидуальный номер, мы видели тьму народа в разных моделях, а на тебе были туфли из пластика, и ты прогуливалась по кладбищу в Хатиодзи.
— Пожалуйста, хватит молоть ерунду, тем более среди ночи.
— Не нравится мне твое агентство… Моэко, ты теряешь друга!
Щелк!
Нью-Йорк, я прилетела в Нью-Йорк. Так ли это? Ты можешь сказать об этом с уверенностью? Что же происходит в этом мире, я должна заглянуть туда и спросить обо всем, о чем они думают. Но не сейчас. Вон идет фотограф.
— Я хотела бы просить вас о фотосессии.
А, вот я и сказала это. У него скучающий вид. Интересно, он всегда такой? Действительно ли мой мир выбрал именно его? В любом случае он ничего об этом не знает. Мой вопрос его смутил. Но я ничего не знаю, на самом деле я не знаю, смутился он или нет.
Возможно, он намерен проверить, кто я.
Проверяет.
Ты меня проверяешь?
Ну и что мне делать? Может быть, следует рассказать ему все… все о мире, что таится у меня в голове… сказать ему, что он избран?
— Так вы действительно хотите фотографировать меня? О, опять! Какой у него скучающий вид! Вероятно, это его нормальное состояние. У него всегда такой вид… да ладно, бросьте! Хватит этих пошлых штучек. Прошли времена, когда мужчина мог напускать на себя разочарованный вид и пользоваться этим, все это закончилось, когда на улицы Лондона вышел Джек Потрошитель. Если хотите знать, так это именно он, Джек Потрошитель, все изменил, да-да, Джек Потрошитель.
Но разве я называла ему свое имя? Кажется, называла… да, определенно называла, когда звонила ему.
— Так это вы звонили мне вчера?
Не говори ничего, что доступно чувствам, ну же!
Ох, рассмешил! Нет, мне действительно смешно. Это напомнило мне фотографию из журнала «Best-select», которую отметил мой сказочный мир. Там был изображен русский тюремный надзиратель, который, смеясь, ломал пальцы заключенного. Под фотографией имелся комментарий японского писателя, у которого лицо все обвисло, как козье вымя: «Это смех палача, который и означает настоящую пытку».
Я едва успокоилась.
— Значит, после этого вы сразу же сели на самолет?
Именно. Точнее не скажешь. Теперь припоминаю: я звонила из салона первого класса «Сакура» в Нарита, проверить, на месте ли ты.
— Видите ли, проблема в том, что я не взял с собою фотоаппарата.
Что? Что он там говорит? Я не расслышала, что там с твоим фотоаппаратом? Я уверена, что ты единственный, кто мог бы меня сфотографировать, но почему? Ты должен знать об этом лучше, чем кто-либо другой.
— Вы по делам прилетели в Нью-Йорк?
Ах, не стоит так уж стараться, я прекрасно вижу, что ты хочешь прикинуться простачком, но, если ты начнешь переигрывать, я знаю одну проницательную девушку, которая живо поднимет тебя на смех.
— Я прилетела только из-за этого…
Я бы приговорила тебя к смертной казни.
— Я не совсем понимаю.
Да, было бы неплохо убить тебя.
