- Оливьер, - выдохнула я, прислушиваясь. А потом бросилась в спальню, видя, как он сидит в кресле и смотрит на бархатный зев пустой шкатулки.
- Я… - застыла я на пороге, не зная, что сказать. Все слова перемешались, мысли спутались, и я даже не знала, чем можно разрушить эту странную мертвую тишину.
Осторожно, словно боясь потревожить эту тишину, я ступала по мягкому ковру босыми ногами, чувствуя, что с каждым шагом душа разгорается все ярче и ярче…
- Я просто хотела сказать, - выдохнула я, кусая губы от собственной неловкости. Моя рука осторожно легла ему на плечо. Пальцы дрожали, а я готовилась отдернуть ее в любой момент. Я же просто хочу его поблагодарить! Я пришла, чтобы сказать «спасибо»! Просто «спасибо»! Я пыталась успокоить себя, а мне не верила собственная душа.
- Спасибо, - выдохнула я, чувствуя, с каким трудом мне дается не только каждое слово, но и каждый вдох. Я словно онемела, глядя на свои пальцы, которые жадно сжимают чужую одежду, словно не желая отпускать.
Перед глазами промелькнул день, когда точно так же цеплялась котенком за чужую рубашку, рассказывая о том, что предварительные подозрение врачей могли порадовать только похоронную службу. Замоталась, заработалась прощелкала тревожные звоночки. Чтобы в итоге получить рассеянное: «Малыш, все будет хорошо!». «Но без меня!», - намекали собранные вещи, стоящие рядком в коридоре. Я не могла понять, как можно бросить человека в такой ситуации. «Знаешь, малыш, я тут подумал, что … Ты, главное, не обижайся… Ты, конечно, хорошая, замечательная, красивая и сильная… Но … Я не готов к такому, скажу честно. Я просто не готов. Да, я мерзавец, трус и подлец. Если нужно помочь деньгами – я помогу». А я, как дура, стояла и держала его за рубашку, как мамонтенок маму. Так, наверное, делают все люди, которые боятся потерять. Люди, которые уже незаметно потеряли морально, и теперь мучительно теряют физически.
«Ты, главное, не сдавайся! Поняла?», - меня гладили по голове, как ребенка, пока я трясущейся рукой умоляла «Не уходи. Ты мне очень нужен! Особенно сейчас. Мы больше никогда-никогда не будем ругаться. Никогда-никогда… Если я сделала что-то не так, я исправлюсь. Только не уходи… Не бросай меня наедине с направлениями, пропахшими лекарствами коридорами и равнодушием врачей!».
«Девушка, я вас поздравляю. У вас все нормально. Анализы в норме!», - слышала я голос врачей, чувствуя, как рука сама тянется позвонить…. В тот день я много плакала, проклинала все и вся, смотрела мелодрамы, не запоминая имен героев и сморкалась в туалетную бумагу. Но так и не набрала номер. Потому что любовь в хорошую погоду бывает у всех. В тот день я держала и нянчила на руках полумертвую, несчастную душу, которая бесконечно кричала, как ребенок. И сколько бы я ее не баюкала, сколько бы не успокаивала, она продолжала кричать, причиняя мне адскую боль. Я не помню, о чем плакала, какие слова всхлипывала на радость соседям. Все это забылось уже под утро, когда я решила начать новую жизнь.
Но сейчас, когда сжимала пальцы, вцепившись в чужую одежду, я испытывала чувство жгучего стыда за свою слабость. За этот умоляющий взгляд, на который всем плевать. За эту молчаливую мольбу, которую никто и никогда не слышит. Я всегда так делала, когда не знала, как сказать: «Нужен…».
«Отпусти его!», - шептала мне гордость, пока я пыталась разжать пальцы. Поверх моей руки легла теплая рука, а меня резко дернули к себе, сжимая мое полотенце так же, как я сжимала чужую рубашку.
- Вас не накажут за то, что вернули мне мою душу? – прошептала я, чувствуя, как меня прижимают к себе. «Мы вообще-то просто поблагодарить хотели!», - напомнила совесть. «Я помню! Просто поблагодарить!», - согласилась я, положив голову на чужую грудь. «Это входит в благодарность?», - спросила подозрительная совесть. «Да-да! Конечно, входит!», - убеждала ее я, чувствуя, как нежным дыханием касаются моего лица чужие губы. Мне казалось: вот сейчас, в самый последний момент, что-то уже случится…
Теперь, когда моя душа светилась у меня на груди, я понимала то странное чувство, на котором себя ловила украдкой. Чем ближе были чужие губы, тем ярче и красивее сверкала моя душа.
- Вы обманули меня, - выдохнула я, видя сияние души, которая тянулась к нежной руке, послушно прильнув к ней и разгораясь ослепительной звездой. – Вы… что-то с ней сделали…
Я с ужасом смотрела, как душа сама льнет и тянет меня следом туда, где к моим губам впервые прикоснуться его губы. Словно околдованная в странном сне, я видела ослепительное сияние своей души, чувствовала прикосновения рук и не верила сердцем, что такое возможно. В этом ослепительном сиянии я почувствовала, как мои губы нежно накрывают поцелуем. Мне казалось, что я безбожно тороплюсь. Как будто в этом поцелуе проходит вся моя жизнь от начала и до конца, и мне нужно все успеть. Я излучаю свет, меня охватывает удивительное тепло, мое сердце отзывается счастливой, переполняющей радостью, считая каждое мгновение и превращая его в сладкую, опьяняющую вечность.
Это просто сладкий сон. В этом сне руки нежно скользили по моим плечам, и они начинали казаться хрупкими и беззащитными. «Мы же столько вынесли!», - удивлялись плечи. – «Не такие уж мы и хрупкие! Мы демона на скаку остановим, и в дракона по пятки войдем!». Нет-нет-нет! Вы – хрупкие… Вы нежные… И вас нужно беречь… Я не знаю, что со мной происходит… Меня предала собственная душа! Не будь ее, я бы оттолкнула нежные губы, долгим поцелуем опьяняющие меня до головокружения. Я бы оттолкнула руки, снимающие с меня полотенце. Не упивалась каждым поцелуем и не трепетала от каждого сладкого вздоха, сорвавшегося с чужих губ. По моему телу не скользило бы дыхание, заставляющее цепляться за широкие обнаженные плечи, как за жизнь, глядя сквозь полуприкрытые веки на потолок - облака, казавшийся раем земным. Из моих полуоткрытых губ, все еще хранящих сладость поцелуя, не вырывался бы стон наслаждения, а мое тело бы не вздрагивало на простынях, растворяясь с каждым толчком в звенящей тишине в море нежности и исступленного наслаждения. Я бы никогда не почувствовала тот опьяняющий миг, когда в одно мгновение мир растворился бесследно в чарующем флере чужих растрепанных волос.
Не было бы поцелуя, на который я не смогла ответить, потому что судорожно ловлю воздух, задыхаясь, словно рыба, выброшенная на сушу из моря любви и обожания. Я умоляю каждым поцелуем, прошу еще глоток этой любви, и вздрагиваю от счастья, когда получаю, жадно прильнув к его губам… Рай померк в тот момент, когда внутри меня стало разгораться адское удушающее пламя. Мне казалось, что я убью его, растерзаю, уничтожу, пока его руки уничтожали меня с такой же жадностью, с которой сердце выстукивало имя.
Я целовала, впиваясь в его плечи, чуть ли не плача от мысли, что мне не дадут его разорвать на мелкие кусочки и оставить каждый себе. Сожрать, присвоить, чтобы упиваться им бесконечно. Дрожащая, обессиленная, я все еще пыталась слабыми руками воплотить в жизнь свой план, а небеса на потолке казались такими далекими, такими холодными и такими пустыми…
И только адское пламя на его губ согревало и заставляло обессиленно смотреть на с мольбой на каждую черточку его лица, забыв обо всем, о чудовище, которое спряталось и ждет, когда последний луч солнца очертит грань между безумием и сумасшествием.
